Ревнивая печаль - Анна Берсенева Страница 44

– Это-то понятно – кому ж не нужны! – усмехнулся он. – Ну так надо договориться, поторговаться надо. А напролом нельзя. Может, припугнуть немного, только не слишком, а то как бы самой не нарваться… Да что я вас учу – вы, наверно, и сами знаете.

– Знаю… – протянула она. – Но я, правду сказать, боюсь немножко.

Они остановились у театрального крыльца. Саня поднялся на две ступеньки, а Лера ожидающе смотрела на него снизу.

– Вы хотите, чтобы я вам помог? – медленно спросил он.

– Нет, – твердо ответила Лера. – Извините, Саня, но – не хочу.

– Ну и правильно, – согласился он, но голос у него стал какой-то грустный. – Договорились же: лучше не начинаться… А вы мне показали бы театр ваш! – вдруг попросил он. – Снаружи-то красиво…

– И внутри теперь красиво, – сказала Лера. – Конечно, покажу, с удовольствием! Пойдемте.

Они поднялись на крыльцо, и Лера распахнула перед Саней двери, с радостью представляя, как должно восхитить постороннего человека то, что он увидит здесь впервые: эта ясная красота, благородство, утонченность форм и очертаний.

Она удивилась, заметив, что ее спутник, наоборот, помрачнел, когда они вошли в просторный вестибюль и стали подниматься на второй этаж по центральной, парадной лестнице в зеркалах. Лера просто понять не могла, что это с ним произошло так мгновенно, отчего он так явно замкнулся и притих.

– Вам не нравится? – осторожно спросила она.

– Нет, почему… – нехотя ответил Саня. – Очень красиво.

Лера успела еще удивиться тому, как изменился даже его тон, – но тут же забыла об этом…

Они остановились перед дверью зала, и за дверью звучал голос.

Тамара пела по-итальянски, но, хотя Лера неплохо знала язык еще с университетских пор, – она не сумела понять ни слова. Она просто не могла сосредоточиться ни на отдельных словах, ни даже на общем смысле. Звуки лились таким единым, свободным и полным потоком, что ни один из них нельзя было отделить и выделить. Лера не знала, что это называется кантиленой.

Но и не надо было ничего знать.

Ничего не существовало в мире – только этот голос, отдельный от всего и все в себя вместивший.

И тут Лера почувствовала, что ее охватывает страх – непонятный, необъяснимый! Все оборвалось у нее в груди, как будто она заглянула в разверзшуюся пропасть. Тамара пела, голос ее то лился, то летел, и сердце у Леры тоже улетало куда-то – в пустоту. Она приложила руки к горлу, словно хотела остановить свое сердце, удержать его, – и тихо приоткрыла двери зала.

В зале стоял полумрак, а сцена была ярко освещена. Тамара пела, стоя на сцене у рояля, а Митя сидел в зале и слушал. Кажется, в зале был еще кто-то, и аккомпаниатор сидел за роялем. Но Лера видела только их двоих – соединенных незримой и прочной нитью Тамариного голоса и Митиного внимания. Никого больше невозможно было увидеть, потому что никто им был не нужен.

Забыв обо всем, Лера отступила на шаг назад и пошла прочь от двери зала.

Она не помнила, куда шла по коридору, и удивилась, когда, остановившись у выхода из ложи бенуара, увидела рядом с собою Саню.

– Что же, не покажете, значит, театр? – тихо спросил он, останавливаясь вместе с нею.

– Ох, Саня, извините…

Невозможно было обидеть ни в чем не повинного человека, и это заставило Леру сдержать то непонятное, что происходило в ней сейчас.

– Может быть, в другой раз, а? – спросила она. – Вы меня правда извините, Саня, я что-то… Что-то плохо себя почувствовала! Вы мне позвоните завтра, хорошо? И мы с вами договоримся, когда вы придете. А скоро у нас открытие сезона, и я вас, конечно, приглашу.

Он кивнул, соглашаясь, но не уходил, а смотрел на нее, не отводя глаз. Лера хотела еще раз извиниться, еще раз сказать, что разболелась голова… Но вдруг представила, что вот сейчас и он уйдет, и она останется наедине со своим необъяснимым страхом, – и неожиданно для себя спросила:

– А знаете что – вы очень заняты сейчас?

– Нет, – быстро ответил он. – Вообще не занят.

– Тогда, может быть, мы выедем с вами вместе? Мне ведь каблуки надо прибить, не могу же я так и ходить до вечера, правда?

Санино лицо тут же просияло.

– Ну конечно! – воскликнул он. – Да я вас просто отвезу – ну, куда там… с каблуками, а потом обратно привезу, и все! Или хотите, я вам другие туфли куплю, это даже быстрее будет?

– Нет, спасибо, – улыбнулась его непосредственности Лера. – Мне эти очень нравятся.

Ей легко было с ним, и страх отступил незаметно.

Ездил он, как и следовало ожидать, на огромном «Навигаторе».

– Без охраны? – усмехнулась Лера, увидев этот массивный черный джип у входа в парк.

– А от кого мне охраняться? – пожал плечами Саня. – Я же не банкир. Я – Александр Первый! Только я не знаю, где туфли чинят, так что вы командуйте сами, – добавил он, садясь за руль.

Лера смогла припомнить только обувную будку на Белорусском вокзале – по прямой от Ливнева недалеко. В будке всегда сидел невозмутимый айсор – до того колоритный, что даже хотелось вспомнить, какой это год на дворе, не предвоенный ли. К счастью, он был на месте и охотно взялся прибить отломанные каблуки.

Лера присела на табуретку в будке и смотрела, как айсор быстрыми и точными движениями забивает маленькие блестящие гвозди, а Саня стоял рядом и смотрел на Леру.

– Саня, а почему – Александр Первый? – вдруг спросила она, оторвавшись от созерцания мелькающих гвоздиков. – Наполеона победили?

– Почему Наполеона? – удивился Саня.

– Да царь ведь был такой, Александр Первый, как раз во время войны с Наполеоном.

– А! Не-ет, не Наполеона. Просто я по жизни – первый. Натура у меня такая, вот и зовут, – объяснил Саня. – А вообще-то из-за фамилии тоже, наверно. Фамилия – Первачев, не слышали?

– Нет, – покачала головой Лера. – Не приходилось как-то.

Она взяла туфли и только тут вспомнила, что, уезжая из театра, даже не зашла в свой кабинет, и деньги остались в сумке. Впрочем, еще прежде чем она надела туфли, Саня заплатил айсору – и вышло, что Лера даже не может возразить.

– Спасибо, – сказала она, вставая. – Что же, отвезете обратно?

– Я ж обещал, – кивнул он. – А хотите… Может, мы лучше еще куда-нибудь поедем – ну, раз туфли починили?

– Куда же? – улыбнулась Лера.

– Да куда хотите! В ресторан или в клуб какой-нибудь. На дискотеку все ездят, знаете, которая на Пушкинской?

– Не знаю, – покачала головой Лера. – Нет, Саня, в другой раз как-нибудь.

«В другой раз» она произнесла не задумываясь, просто как вежливую форму отказа, но Саня тут же переспросил:

– В другой – это в какой? Я бы за вами заехал, когда вы работу закончите…