Танцующая на лепестках лотоса - Джон Шорс Страница 43

В комнате было так чисто и прибрано, что казалось, будто здесь никто не жил уже много лет. Воисанна заметила немногочисленные пожитки Асала. К ее удивлению, щит его стоял у дальней стены. Все еще захваченная мыслью о встрече со своей сестрой, она понимала, что должна скоро возвращаться к себе. Она сказала своим стражникам, что идет купаться и если ее не будет слишком долго, они заподозрят неладное.

Только уже направившись к двери, Воисанна вдруг поняла, в каком положении оказался Асал и какому риску он подвергался, помогая ей. Отправиться на поиски ее сестры было его идеей, и именно он вновь раздул в ней угасающее пламя жизни. Надежда и радостные ожидания, которые она сейчас испытывала, были связаны с ним. А она ничего не дала ему взамен, даже не попыталась отплатить ему за его помощь и щедрость души.

Внезапно Воисанне захотелось оставить тут что-то для него — в знак своей признательности. Но любой знак — будь то цветок или письмо — мог быть обнаружен и в дальнейшем использован против него. Взгляд ее вновь упал на его щит. Она несколько раз видела, как Асал любовно подтягивал его ремень, испытывал его прочность, и знала, что этот щит был практически частью его самого. Записку можно спрятать в щель на щите, где только он один сможет найти ее.

На помосте лежал белый мел и различные кусочки тонко выделанной кожи. Она взяла маленький лоскуток, мысленно благодаря отца, который позволял ей смотреть, как он пишет, а потом и самой попробовать себя в письме. Она хотела сказать Асалу очень многое, но драгоценного места было мало. Ее мелок аккуратно двинулся по коже.

Молю богов, чтобы этот щит никогда не подвел тебя и чтобы однажды, в один из лучших дней своей жизни, ты повесил его на стену, испытав при этом такое же умиротворение и радость, какие ты подарил мне.

Воисанна свернула кусочек кожи с посланием и вложила его с внутренней стороны щита в узкую щель между металлической окантовкой и тиковой древесиной. Затем она вновь прислонила щит к стене; ей казалось, что теперь он стоит там более горделиво и величаво.

Она улыбнулась, довольная тем, что написала эти слова. Ее снова охватили мысли о сестре. Воисанна вышла из комнаты и пошла прочь, не догадываясь о множестве снующих поблизости врагов и захваченная мыслью об ожидании скорого воссоединения с единственным на свете родным ей человеком.

* * *

Вибол молча лежал у огня. Голова его покоилась на коленях у Сории, и она нежно гладила его лоб, избегая прикасаться к порезам и опухшим местам вокруг глаз. Лаская его, она напевала песню, которую пела ему, когда он был маленьким. Время от времени она клала ему на язык маленький кусочек медовых сот. В двадцати шагах от них, на берегу Великого озера Боран и Прак следили, не приближаются ли чамы. Прак тихонько играл на флейте, и эта нежная мелодия казалась звуками окружающей их природы.

Боран греб до рассвета, стараясь увезти свою семью от лагеря чамов как можно дальше. Чтобы как-то поднять Виболу настроение, они по очереди рассказывали ему разные истории из его детства. Боран вспоминал о первых попытках Вибола ловить рыбу, а Сория — о том, как он любил грызть ей пальцы, когда у него резались зубы и от этого чесались десны. Прак припомнил много их совместных приключений: он с улыбкой поведал о том, как однажды дикий кабан, на которого они вдвоем охотились, загнал их в реку.

Однако Вибол никак не реагировал ни на один из этих рассказов, и Боран просто продолжал грести, благодаря богов за то, что его сын хотя бы остался жив. От шершавой рукоятки весла ладони покрылись волдырями, но он не останавливался, слушая, как Прак играет на флейте, а Сория рассказывает их сыну разные истории — он не мог припомнить, когда его жена в последний раз столько говорила.

Теперь Боран и Прак стояли на берегу, а Сория склонилась над Виболом, следя за тем, чтобы ему не было слишком жарко или слишком холодно у костра. Его избитое лицо было даже трудно узнать, и она закусывала губу, чтобы не расплакаться. Она никогда не понимала природы человеческой ненависти, но сейчас, стараясь утешить Вибола, представляла себе, что могла бы сделать с теми людьми, которые причинили ее ребенку такие страдания.

«Однако моя ненависть не поможет ему», — думала она, гладя его лоб.

Заметив, что ее травяные примочки, которые она прикладывала к его ранам, необходимо обновить, Сория протянула руку к большому листу, на котором лежала горка нарезанных лекарственных растений. Продолжая напевать, она тщательно перетирала эту смесь пальцами, прежде чем нанести ее на места рассечений, которые она до этого зашила. От ее прикосновений он вздрагивал, словно продолжая пугаться кулаков и ножей чамов.

— Я знаю, что тебе больно, — шептала она. — Но ты очень смелый, ведь нужно быть очень смелым, чтобы сделать то, что сделал ты. И у тебя нет ни малейших причин чего-то стыдиться.

Он отвернулся от нее и посмотрел на огонь.

— Вибол, помнишь скопу ^[4], которую ты нашел, когда был еще мальчиком? У нее было перебито крыло. Ты спас ту птицу, мы сделали ей клетку из бамбука и большую часть сухого сезона выхаживали и лечили ее. Каждое утро ты кормил ее рыбой и постоянно разговаривал с ней. Хотя Прак всегда больше интересовался животными, эта скопа была твоей любимицей. Ты с любовью лечил ее, а когда она выздоровела и окрепла, ты просто отошел в сторону, чтобы посмотреть, как она улетает на свободу.

В костре затрещал хворост, напомнив Сории, что нужно поглядывать на джунгли. Она вытерла руки и положила ему на язык кусочек пчелиных сот размером с ноготь большого пальца. Мальчики всегда искали гнезда диких пчел с ней вместе, и вкус меда Вибол любил больше всего на свете.

— Знаешь, сынок, почему мы так часто спорили в последние дни? Это было все из-за того, что я боялась потерять тебя, как ты тогда боялся потерять ту скопу. И не потому, что я до сих пор считаю тебя маленьким мальчиком, нуждающимся в моей защите. А потому, что я не могу себе представить свой мир без тебя. — По щеке ее покатилась слеза. — Я не такая сильная, как ты, Вибол, — продолжала она. — У меня не хватит сил, чтобы пережить твое исчезновение из моей жизни. Ты понимаешь меня? Я в любом случае должна уйти первой. Поскольку, несмотря на то что ты уже мужчина, я по-прежнему вижу в тебе и моего маленького мальчика, одно из двух чудес, произведенных мною на свет. Когда мы ездили в Ангкор, люди считали меня бедной женщиной. И жалели меня. Но они не знали, что я создала в этой жизни два маленьких чуда. Не знали, что вы позволяете мне чувствовать себя богатой.

Он засопел и медленно повернулся к ней лицом. Она увидела, что его глаза тоже заполнены слезами. Наклонившись, она прижала его к себе, ощущая тепло его тела и в который раз радуясь, что не потеряла его.

* * *

С наступлением ночи Ангкор вернулся к жизни. Храмы и дома освещались пламенем множества очагов, мерцавших, словно звезды на небе. Джаявар и Аджадеви изучали открывшуюся перед ними картину с верхушки большого баньяна, возвышавшегося даже над высокими сооружениями города. Раньше Ангкор никогда не был освещен светом такого количества костров, и Джаявар должен был думать, что вокруг каждого из них собрались чамские воины.