Сломанные каблуки, или Миссис Совершенство - Джейн Портер Страница 43

— Натан получил работу в Омахе, — бодро ответила я. — Нет смысла жить на два дома.

Элис задумалась.

— Вы уезжаете насовсем?

— Пока не знаю. — Я улыбнулась. — Но для Натана это такой отличный шанс, что мы решили рискнуть. Посмотрим, что получится.

— Мы больше не видим папу, — охотно добавила Тори.

Я погладила ее по голове.

— Детка, папа ведь приезжал на выходные. Он не может навещать нас очень часто. Омаха далеко… — Я посмотрела на Элис, стараясь не утратить бодрого и беззаботного выражения лица, и добавила специально для нее: — Прямых рейсов из Омахи нет. Это долгое путешествие…

— Могу вообразить, — щелкнула та языком. — Вам, наверное, нелегко.

— Да, но все наладится. Мои девочки просто молодцы. — Я легонько направила Тори к дверям. — Нам пора, иначе и она опоздает.

Я помахала на прощание, и мы вышли из кабинета. Тори держала меня за руку и подскакивала на ходу.

Мобильник прозвонил, когда я выходила из детского сада. Сегодня в час собрание аукционного комитета, то есть через три часа, но я не была готова. Я не сделала ничего из того, что запланировала. Я уже подумывала отменить собрание, но это невозможно. Аукцион в марте, сейчас начало октября. Пора браться за дело всерьез.

Я села за руль, захлопнула дверцу, включила зажигание. Выезжая с парковки, вновь испытала странное ощущение потерянности, как будто я не здесь, как будто я ненастоящая и все рухнет, если только не сделать что-нибудь быстро. Например, что-нибудь съесть или выпить. Нет, лучше зайти в магазин. Покупки всегда поднимали мне настроение. Когда я хожу по магазинам, то становлюсь другим человеком — более интересным, собранным, сильным.

Люди удивляются, как можно быть помешанным на шопинге, но в этом нет ничего странного: когда принимаешь решение, пусть даже по поводу покупки, ты чувствуешь себя сильной. Властной. Дайте то. Нет, не надо. Лучше две штуки, разного цвета. Когда решаешь и командуешь, ты чувствуешь себя всемогущей. Как будто твое слово действительно имеет вес. Это звучит нелепо, но в «Нордстроме» и тому подобных местах продавщицы всегда внимательно смотрят на меня, выслушивают, торопятся помочь.

Но у меня всего тысяча двести долларов на счету и никаких кредиток. Я не могу идти в магазин.

Видимо, придется жить во мраке до тех пор, пока он не развеется.

Я приехала в кафе пораньше, чтобы сдвинуть столики. Пэтти приехала следом и предложила тем временем взять кофе.

— Прекрасно, — ответила я, подтаскивая пустые стулья от других столиков.

— Как обычно? Эспрессо, без пены?

— Да.

Пока она стояла в очереди, я пошла в туалет вымыть руки. Лицо в зеркале меня удивило. Я выглядела усталой. Хрупкой.

Старой.

Под глазами наметились маленькие морщинки. Еще больше — вокруг рта. Глубокая складка пролегла между бровями.

Я улыбнулась, но почти ничего не изменилось. Я порылась в сумочке в поисках косметички, провела по губам помадой (теплый осенний бронзовый цвет), добавила того же оттенка щекам. Подвела глаза. И снова улыбнулась.

Стало лучше. Моложе. Красивее.

Неудивительно, что косметика пользуется такой популярностью.

Я убрала ее, чувствуя себя мошенницей. Ничего страшного. В Лос-Анджелесе таких людей называют актерами, и они заколачивают огромные деньги.

Выйдя из туалета, я увидела, что Пэтти уже сидит за столиком с кофе. Приехали и еще несколько женщин. Через пять минут собрались все.

К сожалению, сразу же после начала собрания Пэтти объявила, что переезжает в начале ноября и что сегодня она с нами в последний раз.

Она улыбнулась мне.

— Хорошо, что Тэйлор — сопредседатель. Она справится. Она сумеет сделать этот аукцион лучшим из возможных.

Моя улыбка вот-вот увянет. Я бы предпочла, чтобы Пэтти подождала до конца собрания со своими новостями. После ее слов разговор так и не вернулся в нужное русло и следующие полтора часа переходил с одной темы на другую.

Я вяло попыталась напомнить членам комитета о закупках; о том, что нужно чередовать разнообразные аукционные лоты для повышения интереса; о том, что некоторые участники захотят в тот же день забрать приобретения… Убедившись, что меня не слушают, я сдалась, откинулась на спинку стула и позволила подругам поболтать.

Страшно жаль, что Пэтти уезжает. Я не хочу вести аукцион одна. Не думаю, что не справлюсь, просто все будет по-другому. Очень весело работать вместе, иметь рядом человека, с которым можно делиться идеями. Пэтти всегда умела сделать так, чтобы я почувствовала себя лучше. Без нее будет пусто.

Размышляя об аукционе, я рассматривала посетителей кафе, включая красивую блондинку с прической, как у Ким Алексис, и улыбкой, как у Кристи Бринкли. Блондинка вошла вместе с девочкой лет двенадцати и седеющим супругом. Мать и дочь сели за стол, отец встал в очередь. Вскоре он присоединился к семье, и все трое стали наслаждаться едой и болтовней.

Они чудесно смотрятся. Я им завидовала. Именно так и было в нашей семье. Просто. Естественно.

Дверь снова открылась, появилась женщина с тремя маленькими девочками, одетыми в форму учениц частной школы — белые блузки и клетчатые юбки. Мать стройна, как шестнадцатилетняя девушка, даже несмотря на наличие троих детей.

Девочки сели, мать принесла им поднос с едой и напитками. Пока она раздавала стаканчики, пришел мужчина с маленьким ребенком и присоединился к ним. На нем — серые клетчатые брюки, белая рубашка, галстук, очки в золотой оправе. Он передал малыша жене. Они не поцеловались. Не сказали друг другу ни слова. Даже не взглянули друг на друга.

Мать вернулась к прилавку за кофе и улыбнулась продавцу. Это ее первая улыбка с момента прихода.

Мужчина ушел, и дочери хором с ним попрощались, но женщина даже не взглянула на мужа, не сказала ни слова. Он также молчал.

Неужели они действительно так живут? Неужели именно это происходит, если брак неудачен?

Я вспомнила о Натане. О том, что, когда он входит в комнату, мое сердце трепещет, — я так рада, что мы вместе, что Натан принадлежит мне.

Я не могу представить мир без него. Не могу представить себя.

Все уладится. Вскоре мы будем вместе и жизнь пойдет по-прежнему. Обязательно. Мы должны справиться.

А если нет?

Сомнения одолевали меня, и внезапно я поднялась, испытывая нечто вроде клаустрофобии.

— Сейчас вернусь, — сказала я и торопливо вышла на улицу на подгибающихся ногах, с трудом ковыляя на четырехдюймовых шпильках.

Снаружи было пасмурно, холодно, серо, по улице летали золотые и бурые листья. Я зашла за угол, где меня никто не мог увидеть, и прислонилась к стене, прижавшись к ней лбом. Открыла рот и стала жадно глотать воздух.