Рыжее счастье - Наталия Рощина Страница 43

— Перестань дергаться и возьми меня под руку, — прошептал ей на ухо Гурин.

Так они шли через огромные сияющие шумные игровые залы. У Мары дух захватило от всех этих шумных автоматов, ярких огней, азартных раскрасневшихся лиц. Прошло несколько минут, прежде чем она снова была в состоянии реагировать на комментарии Гурина. Он перечислял ей названия игровых автоматов, обращал внимание на азартных игроков, на напряжение, царящее за игровыми столами.

— Все они надеются поймать удачу за хвост, — усмехнулся он.

— И у кого это может получиться? — спросила Мара.

— У того, кто играет впервые, например. Но при этом знает, когда нужно остановиться, — не задумываясь, ответил Гурин. Он вдруг резко остановился и посмотрел на Мару. — Хочешь попробовать?

— Я?

— Да, ты.

— Я не знаю правил, — растерянно пробормотала Мара, завороженно глядя на стол, по которому прыгали брошенные игровые кости.

— Нет ничего проще. Считать до двенадцати умеешь?

— Разумеется.

— Тогда ты на месте.

— Нет! — Мара попятилась от игрового стола и взмолилась: — Я не хочу… Я правда не хочу. Пойдемте отсюда, пожалуйста.

Она увидела удивление на лице Гурина, но тот не стал настаивать.

— Как знаешь. — Он снова предложил ей взять его под руку. Мара, едва подавляя внутреннюю дрожь, шла рядом с ним на негнущихся ногах. Еще никогда обувь на каблуках не казалась ей такой неудобной. Словно она впервые надела ее, отчего выглядела неуклюже.

— Все, можешь расслабиться. Здесь нас никто не побеспокоит, — заверил Мару Эрнест Павлович, когда они, пройдя через длинный ярко освещенный коридор, оказались в огромном, впечатляющем своими размерами и роскошью кабинете. Мара с облегчением выдохнула. Она устроилась в мягком кожаном кресле оливкового цвета и принялась осматриваться по сторонам. То, что она увидела, ей понравилось. Здесь все было сделано добротно, как говорят, на века. Элементы некоторой вычурности она все-таки заметила, но общего впечатления они не портили.

— Нравится? — не выдержав долгой паузы, спросил Гурин.

— Очень.

— Сейчас я закажу ужин и за бокалом красного вина мы наконец поговорим. Согласна?

— Да, конечно.

— Честно говоря, я проголодался, — улыбнулся Гурин, нажимая кнопку вызова. Вошедшему охраннику Эрнест Павлович заказал столько блюд, что, когда тот вышел, Мара невольно засмеялась.

— Что такое? — удивился он.

— Вы действительно проголодались. Мы все это и за неделю не съедим.

— Ты еще не знаешь, что такое голодный Гурин! — выразительно подняв указательный палец, сказал он. — И еще, я люблю, когда девушка ест, не жеманничая. Понимаешь?

— Да. — Мара была готова делать все, лишь бы понравиться Эрнесту Павловичу. В минуты волнения она обычно теряла аппетит, но сегодня была настроена идти вразрез с желаниями организма, лишь бы угодить Гурину.

Мара усердно поглощала заливной язык, салат из спаржи с перепелиными яйцами, рисовую лапшу с острым соусом. Она видела, как посмеивается Эрнест Павлович, как ему нравится видеть ее такой. Это была самая молчаливая трапеза в его жизни, прерываемая короткими тостами, комментариями в адрес опытного шеф-повара.

— Ну, Мара, за тебя. Снова за тебя, — хрустальные бокалы в который раз соприкоснулись, издавая мелодичный звон.

— Все, — выдохнула Мара, откинувшись на высокую спинку кресла. Маленький столик, на котором стояли практически пустые тарелки, вызвал у нее улыбку. — Не могу поверить, что я столько всего съела.

— И чего тебе хочется теперь? — поинтересовался Гурин.

— Честно? — Мара ощущала во всем теле приятную слабость, когда ты не устал, нет, но так хочется закрыть глаза. Это была особенность ее организма, с которой Мара вела борьбу. Стоило ей плотно поесть, а не перекусить на ходу, как ее одолевала, как говорила Евдокия Ивановна, барская нега. Признаваться в том, что желание поспать — единственное, что похоже на правду, Мара не собиралась. За те дни, когда она сочетала учебу и работу, она здорово устала. Признаваться в этом сейчас было неуместно. Встряхнувшись, Мара выпрямила спину, положила руки на колени. Она решила во что бы то ни стало сбросить с себя сонливость. Кажется, ей это удастся, если она сейчас же возьмет инициативу в свои руки, и они все-таки вернутся к тому, о чем договаривались вчера. — Так вот, теперь я готова отвечать на любые вопросы. Вы еще не передумали?

— Значит, время пришло, — констатировал Гурин, недоверчиво глядя на нее.

— Пришло. Но есть одно «но», — осмелилась заметить Мара.

— Говори.

— Вернее сказать… Есть вопрос, который меня беспокоит. Зачем вам вообще что-то знать обо мне? Я буду говорить только тогда, когда пойму, зачем вам это нужно, — твердо произнесла Мара.

— Я думал, что вчера достаточно ясно дал тебе это понять, — Гурин поднялся, подошел к столу, открыл портсигар и достал сигару.

Отрезав кончик, он, не поворачиваясь, раскурил ее. Мара видела, что этот ритуал доставляет ему удовольствие, и почему-то подумала, что его жизнь наверняка складывается из сплошных удовольствий, которые он не променяет ни на что. И задушевные разговоры с ней, обычной официанткой из привокзального ресторана, никак не вписываются в схему его существования. Зачем ему знать подробности ее несладкой жизни в поселке? Тем более незачем — правду о том, как она живет в городе. Мара ужаснулась: ничего хорошего о себе она поведать не могла. Ничтожное полуголодное существование сменилось сытой жизнью с единственным неозвучиваемым дополнением в виде деликатных поручений Елены Константиновны и постоянной лжи, которая вошла в ее отношения с Евдокией Ивановной.

— Я не стану говорить, — тихо произнесла Мара. Она съежилась в кресле, сразу потеряв ощущение комфорта и спокойствия.

— Почему?

— Потому что вы не в силах изменить мою жизнь настолько, насколько мне бы этого хотелось, — выпалила она. Мара осмелела и не боялась говорить то, что чувствовала, устраивая тем самым своеобразную проверку истинных целей Гурина.

— Вот как? — спокойно произнес Эрнест Павлович.

— Да.

— А поконкретнее.

— Пожалуйста. Я точно знаю, что не представляю из себя ничего такого замечательного. Следовательно, со мной не может произойти чудо. Я не заслужила его.

— Ты уверена? — Выпуская серое облако дыма, Эрнест Павлович пристально смотрел на Мару. Ей было неуютно от его проницательного, пытливого взгляда.

— Нет, — откровенно призналась она. — Господи, да что же это! Я уже ни в чем не уверена. И меньше всего — в себе самой.

— Есть единственный выход. Расскажи, какой ты представляешь свою жизнь, и я сделаю ее такой, — тихо, но очень убедительно произнес Гурин. — Ты можешь мне довериться. Я из тех, кто не бросает слов на ветер.