Ты полюбишь вновь - Марджори Льюти Страница 43

По мере того как приближалась Цветочная ярмарка, их все больше охватывало радостное волнение. Саймон почти не отходил от клумбы со своими экспериментальными посадками. Кусты, с которых должны были срезаться розы для выставки, охранялись так тщательно и с такой любовью, словно это были наследные принцы. Крошечные белые зонтики, прикрепленные к веткам, защищали каждый бутон. Ежедневно эти зонтики прилаживались заново, в зависимости от погоды — достаточно низко, чтобы загораживать прямые лучи солнца, но не настолько, чтобы воздух под зонтиком был влажным.

В августе сухая жаркая погода установилась во всей Англии. Утренние туманы переходили в знойные томные дни. Земля рассохлась и превратилась в красную пыль.

Сухая погода очень радовала Саймона.

— Я могу их сам поливать и регулировать влажность воды, чтобы бутоны хорошо завязались, — ликовал он. — Я только молюсь, чтобы накануне выставки не поднялась буря и не растрепала бутоны.

Но даже от этого непредвиденного случая он застраховался. Он купил где-то старые куриные домики, Гомер с рабочими их очистили, продезинфицировали и приладили так, чтобы они берегли розовые кусты от всех капризов непогоды.

— Странно даже, — подтрунивала над ним Никола, — что ты не вытащил в сад кровать и не караулишь свои драгоценные розы ночи напролет.

— А что, может быть, и до этого дойдет, — не смущался Саймон.

Мэнди всегда считала, что когда любишь по-настоящему, всегда можешь понять, что чувствует любимый человек. А она знала точно, что под кажущейся собранностью и бравадой Саймона скрывались нервы, напряженные, как под электрическим током. Это был итог его восьмилетних трудов. Восемь лет надежд и разочарований, бесконечного терпения и энтузиазма. Даже, можно сказать, преданности. Если он потерпит неудачу, что ж, он пожмет плечами, улыбнется и начнет все сначала. Но как она надеялась на то, что этого не произойдет!

Розы словно знали, чего люди ждали от них. Ровно в положенное время бутоны налились и округлились. Они были бледного чистого желтого цвета, как рассвет зимним утром. За три дня до выставки они сделались крепкими и упругими, вот-вот готовыми распуститься.

— Господи, они такие чудесные, что просто хочется стонать, — воскликнула Мэнди.

Саймон рассмеялся и назвал ее сентиментальной дурочкой.

— Розы — как женщины… им нужен укорот.

И он связал бутоны толстой мягкой шерстяной ниткой, чтобы они не раскрылись раньше времени и не отцвели до дня выставки.

— Все, финишная прямая, — неторопливо сказал Саймон, прилаживая маленькие белые зонтики над бутонами за два вечера до дня выставки. — Завтра утром я срезаю бутоны. А послезавтра настанет тот самый день. Я выезжаю в Лимингфилд на рассвете. Ты ведь поедешь со мной, Мэнди, да? Я очень рассчитываю на твою помощь, надо красиво расставить цветы. Девять или десять лучших бутонов надо будет «изящно расположить полукругом», как написано в Правилах. Думаю, изящества у тебя побольше, чем у меня, детка.

И он скорчил ей гримасу. Последнее время они стали такими друзьями, подумала Мэнди. Возможно… возможно, они смогут и дальше общаться, после того, как он женится на Николе. Может быть, она в конце концов научится довольствоваться простой дружбой. Хотя она прекрасно знала, что это у нее никогда не получится.

В тот же день позвонила Никола. К телефону подошел Саймон, и Мэнди показалось, что голос его звучал напряженно, почти раздраженно.

— Но, дорогая моя, я никак не могу, ты же знаешь. Лучше сама сюда заходи. Что? А! Понял. Ну ладно, хорошо, зайду, примерно через час.

Он обратился к Мэнди:

— Пойду зайду к Марсденам, но ненадолго. Сегодня вечером я собирался остаться дома. Наверное, я старый глупец, но мне кажется, что если в последний момент что-нибудь пойдет не так, я просто все брошу. И потом, с погодой не все ясно. Эта жара не может держаться вечно, когда-нибудь погода должна смениться, и тогда наверняка будет ливень. Но я срочно понадобился Николе.

В тот вечер Мэнди все откладывала обычную процедуру укладывания Пипа в постель. Самое дорогое становится еще дороже, когда знаешь, что скоро лишишься этого.

Пип в последние дни был в отличной форме. Он уже ходил сам, без посторонней помощи, и довольно уверенно. Как уверяли врачи, скоро он будет бегать, и лазить по деревьям, и играть во все игры. Саймон планировал отправить его после Рождества в подготовительную школу. Дети жили там как в интернате, но были и приходящие ученики, вот таким учеником и станет Пип. Предполагалось каждый день возить его в школу и обратно на машине. А если ему там понравится, то со временем, если захочет, он сможет остаться в интернате.

— Не хочу сразу на него давить, — говорил Саймон. — С другой стороны, чем быстрее он свыкнется с мыслью, что ничем не отличается от остальных детей, тем лучше. Но надо продвигаться вперед постепенно, шаг за шагом, и не торопить события.

Мэнди была с этим согласна, поражаясь и восхищаясь тем, как терпеливо и предусмотрительно относился Саймон к ребенку.

Когда обычный ежевечерний ритуал принятия ванны и чтения на ночь был закончен, она спустилась вниз и села возле открытого окна в сгущающихся сумерках. Она знала, что разумнее было бы включить свет и почитать что-нибудь или достать свое вязание — она вязала теплый жакет Пипу, — но сегодня вечером впервые в жизни была не в состоянии заняться хоть чем-нибудь.

Здесь она сидела тогда, в ту ночь, когда ждала Саймона. Мэнди вспомнила, как кровь словно быстрее побежала по ее жилам, когда, наконец, она увидела фары его машины, подъезжавшей к дому, как огромная волна облегчения и радости захлестнула ее.