Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного - Елена Арсеньева Страница 43

Трискелион — нашей Тринакрии знак —

Заключает в себе лик горгоны Медузы [60],

Коя от бед и напастей хранит этот остров,

Некогда родиной бывший ее.

Прежде Медуза прекрасной и нежной девицей была,

Да, к несчастью, однажды она прогневила Афину,

В храме ее девство свое подарив Посейдону…

Бог-соблазнитель отправился в синие нивы морские,

Даже не ведая, что заронил свое семя в женское лоно.

С ним не решилась тягаться Афина:

Гнев свой направила весь на любовницу бога,

В чудище змееволосое ту обратив.

Отныне ярость и злоба снедали Медузу!

Весь человеческий род ненавидя, страшный талант обрела:

Взором одним обратить могла в камень любого,

Кто лишь в лицо ее глянет.

После, мы знаем, Персей отрубил ей главу,

Глядя на образ ее в щит волшебный,

Ну а Медуза кровью тогда истекла.

Кровь из горла ее хлестала потоком —

И народились на свет сыновья Посейдона:

Конь крылатый Пегас и великан Хрисанор.

Каплями крови был порожден василиск,

А в океане кораллы явились…

В левой Медузы руке яд ужасный по жилам струился,

Ну а в правой — кровь оказалась целебной.

Ею Асклепий затем — врачеватель великий! —

По наущенью Афины многих людей излечил,

Даже не ведавших, что их спасла

Кровь змеевласой горгоны Медузы,

Коя грозной главою своею отныне

В центре трискелиона [61]

Тринакрию, остров родной, от бед охраняет!

Лаис умолкла и опустила голову.

— Лаис! Лаис! — раздались крики. — Бесподобно, прекрасная Лаис!

Цветы полетели со всех сторон, и Лаис, смеясь, прикрыла руками лицо. Одна роза с шипом ударила ее по руке и оцарапала.

— Кто ее бросил?! — гневно вскричал Неокл, грозно оглядываясь. — Клянусь, он должен загладить свою вину!

— Позволь мне загладить ее поцелуями! — вскричал молодой человек с тонкими чертами лица, необыкновенно щегольски одетый, звенящий ожерельями и браслетами.

Слова его не шли вразрез с делом: он подскочил к Лаис и проворно поцеловал царапину.

— Как ты смеешь, Аминтас?! — с преувеличенным гневом вскричал кряжистый рыжеволосый мужчина, которого звали Зотикос. — Это была моя роза! Мне и заглаживать вину!

Зотикос кинулся к Лаис, однако руку целовать не стал: заключил девушку в объятия и попытался припасть к ее губам.

— Нет, это была моя роза, моя! — закричали со всех сторон, и еще трое мужчин, находившихся в комнате, бросились к Лаис, однако она ловко выскользнула из объятий Зотикоса и отскочила к стене, забившись в угол комнаты.

Она выставила перед собой в качестве защиты треножник со стоявшей на нем глубокой прозрачной чашей. Чаша была полна белых и розовых лепестков.

— Выйди, выйди, Лаис! — кричали мужчины. — Позволь нам излечить твою царапину и вымолить у тебя прощение!

— Я выйду не раньше, чем здесь окажется больше драхм и оболов, чем лепестков! — крикнула она, хохоча.

Отталкивая один другого, мужчины принялись выворачивать кошели, висевшие на их поясах.

Однако монеты, даже щедро рассыпаемые, тонули в лепестках.

Мужчины обескураженно отходили: ни у кого больше не было ни монеты.

Наконец вперед вышел Неокл.

— Я послал раба за деньгами к себе домой, — сказал он с усмешкой, — и велел ему принести полсотни драхм оболами [62]. Их точно будет больше, чем розовых лепестков! После этого ты позволишь мне исцелить твою царапину?

— К тому времени, когда вернется твой тихоходный раб, царапина уже сама собой заживет, — воскликнул нетерпеливый Аминтас. — И что, все это время Лаис будет стоять в углу?

— Хорошо, — сказала Лаис, отодвигая треножник, — посылай раба за деньгами, Неокл, а чтобы не было скучно ждать, я станцую.

Снова разразились крики и рукоплескания, и даже сад, зашумевший под вечерним ветром, прилетевшим с моря, казалось, рукоплещет всеми ветвями предстоящему зрелищу!

Дом Лаис был окружен великолепным садом…

После того как из Эфеса Александром Македонским были выбиты персидские войска, с ними ушли и некоторые мирные жители, персы. В городе осталось немало брошенных, опустевших домов, однако самые роскошные были тотчас заняты предприимчивыми эллинами, которые радостно хозяйничали в Эфесе и теперь сдавали жилье за непомерные цены. Среди самых проворных эфесцев, изрядно приумноживших свое недвижимое имущество, был и Неокл.

Дом, в котором он поселил Лаис, находился неподалеку от Эгейского моря, поблизости от того места, где в него впадала река Каистр. От ветра этот дом защищал роскошный сад. В глубине сада таился бассейн, устроенный хозяином, который, как и все богатые персы, чрезвычайно ценил негу и всевозможные удобства. Вся обстановка — ковры, мебель, прекрасные вазы и посуда — тоже сохранились.