Лисичка - Татьяна Романова Страница 43

— Эдвард, правильно ли я понял, отец лишил меня возможности выделить что-нибудь из имущества брату, чтобы он мог вести достойную жизнь? А вы будете оплачивать только мои личные расходы, не связанные с Джоном? — уточнил молодой человек. В его голове картина уже сложилась, но ему требовалось подтверждение от поверенного.

— Вы правы, ваша светлость: одна из основных причин, по которой герцог создал этот фонд — забота о продолжении рода и передаче титула. Лорд Джон не рассматривался герцогом как ваш наследник. Герцог считал, что пока вы служите во флоте и участвуете в военных действиях, Гленорги рискуют остаться без наследников, а майорат и титул могут отойти короне.

— Значит, Джона он вычеркнул из своей жизни, — грустно констатировал Чарльз, — у него вместо сердца всегда был камень.

— Простите меня, ваша светлость, за дерзость, но я слишком давно знал вашего отца, поэтому помню его совсем другим человеком. Он разительно изменился после смерти вашей матушки. Герцог слишком сильно любил свою молодую жену, и когда она умерла, рожая вашего брата, он почти обезумел. Год просидел он, запершись в своем кабинете, а когда снова вернулся к делам, это был уже совсем другой человек.

— Да, наверное, вы правы, — подумав, согласился Чарльз. Ему было десять лет, когда умерла матушка, поэтому он помнил свое отчаяние, которое ему помогали пережить только старая няня да добрая тетушка Ванесса, отец же был всегда недоступен или беспощадно суров.

Герцог уже понял ситуацию, в которую его загнал отец. Он даже не мог отказаться принять наследство: место главы рода в Палате лордов теперь принадлежало ему. Вернувшись, он не мог больше позволить управляющему из милости содержать своего младшего брата. Оставалось одно: написать прошение об отставке, принять наследство, а потом найти Джона и увезти его в Гленорг-Холл. В конце концов, поместье процветает, и он может снова начать зарабатывать деньги, выращивая лошадей, как делал это восемь лет назад.

Впервые за восемь лет Чарльз подумал, в каком состоянии его скаковая конюшня. Тогда, передав своих лошадей в руки Требса, опытного конезаводчика и тренера, приглашенного им на работу, когда он только начал заниматься разведением верховых лошадей, молодой человек заставил себя не думать о своем любимом деле. Слишком больно было тогда потерять его вместе с расположением отца. Герцог вспомнил его непримиримое лицо и подумал, что тот мог все разорить — он был тогда в такой ярости, что должен был выжечь каленым железом память о старшем сыне в Гленорг-Холле.

Эта мысль была вдвойне мучительной, ведь его разрыв с отцом и потеря любимого дела ныли в душе двумя незаживающими ранами. Но приходилось принять условия, поставленные в завещании. Герцог взял себя в руки и встал.

— Благодарю вас, Эдвард, за помощь, оказанную моему брату, и терпение, проявленное ко мне, — спокойно сказал он. — Сейчас у меня только одна цель — найти Джона, а потом я подумаю над завещанием отца. — Чарльз пожал руку поверенному, забрал со стола двадцать тысяч фунтов и направился к выходу.

— Подлинный Гленорг, — с гордостью пробормотал Трамп, глядя вслед уходящему молодому человеку. То, что сын полностью унаследовал внешность отца, это — полдела, но он унаследовал и мощь характера, и волю, и силу духа покойного герцога. Поверенный гадал, увидит ли он еще раз Чарльза, пришедшего попросить денег, или тот больше не прикоснется к остальному наследству, лишь бы настоять на своем.

Герцог весь вечер провел, обходя притоны Сохо. Время уже перевалило за полночь, и надежда найти Джона таяла на глазах. Пора было убираться из этого злачного района с его низкопробными кабаками, дешевыми борделями и домами, на которые было тошно смотреть, а уж жить в них было, на взгляд Чарльза, совершенно невозможно. Тем не менее, люди здесь жили, и живущих здесь было очень много. Нищие всех цветов кожи просили подаяние, такие же разномастные проститутки задирали юбки перед потенциальными клиентами, зазывно выставляя напоказ истасканные прелести, а ярко нарумяненные молодые люди с накрашенными губами провожали герцога томными взглядами. Вся эта пестрая публика жила своей жестокой и криминальной жизнью, но о лорде Джоне здесь никто не слышал. Когда же герцог начинал предлагать деньги, все его собеседники почему-то мгновенно исчезали.

Чарльз уже печально думал, что его усилия напрасны, Джон, скорее всего, живет под другим именем. Скитания по этим трущобам, полным разврата, нищеты и отчаяния, не прибавляли оптимизма. Он решил сделать последнюю попытку: поспрашивать еще на этой улице, а потом вернуться домой. Герцог подошел к ярко накрашенной женщине, стоящей около ступенек, ведущих в мрачный полуподвал с крохотными оконцами.

— Красавица, помоги мне, — ласково попросил Чарльз — он всегда говорил с женщинами ласково, и для уличных проституток не делал исключения. — Я ищу молодого человека двадцати лет, светловолосого, с большими голубыми глазами, очень красивого, по имени Джон. Если поможешь, я заплачу гинею.

Гинея была немыслимым богатством для уличной женщины, поэтому она долго молчала, на что-то решаясь, потом тихо спросила:

— Его зовут Джон Уорик?

— Да, это — его имя, как мне его найти?

— Деньги вперед, — жестко ответила проститутка, — я рискую головой.

— Но почему? — удивился Чарльз, доставая монету из жилетного кармана.

— Сами узнаете, об этом я говорить не буду. Вы хотели узнать, где он — это я могу сказать вам за гинею.

Герцог протянул женщине золотую монету и предупредил:

— Надеюсь, ты понимаешь, что если я не найду его в том месте, где ты мне укажешь, то я вернусь и убью тебя?

Он опустил правую руку и из его рукава в ладонь выскользнул маленький пистолет с перламутровой ручкой, обычно называемый дамским. Проститутка усмехнулась, такое поведение было ей понятно, ничего другого на этих улицах она обычно не видела.

— Он там, не сомневайтесь, идите в «Одинокий фазан» — это первый дом за следующим поворотом — и, никого не спрашивая, поднимайтесь на второй этаж. Вторая комната по коридору — его, только в первую не суйте свой нос, если хотите остаться живым.

Женщина спрятала гинею за пазуху и, быстро сбежав по ступенькам, исчезла за дверью полуподвала, а герцог отправился искать указанный ею кабачок. Свернув за угол, он сразу же наткнулся на это убогое заведение. Обшарпанный фасад, немытые окна и облезлая дверь, над которой болталась на ветру достаточно новая красная вывеска с грубо намалеванным фазаном, — производили гнетущее впечатление.

— И здесь живет мой маленький брат, — с горечью пробормотал Чарльз, — такая жестокость к собственному ребенку — одно из незыблемых правил великого герцога Гленорга.

Он пересек улицу и толкнул дверь. Большая комната, в которую он попал, была заполнена людьми, сидящими за грубо сколоченными столами. Хотя людьми их назвать было трудно, скорее, сюда подошло бы слово «отребье».

Решив, что его сейчас вполне могут выпотрошить, Чарльз повел локтями, и оба пистолета, закрепленные в рукавах, скользнули в его ладони. На его счастье, в воздухе висел густой табачный дым, а посетители этого сомнительного кабака были заняты элем и едой, поэтому пока еще не обратили внимания на вошедшего.