Смена - Светлана Павлова Страница 43

Еще в мои скромные обязанности входило заниматься рубрикой «Гороскоп». Если точнее – его редактировать. Письмо с текстом гороскопа я открывала с некоторым волнением и читала, свято веря во владение тайным знанием, информацией. Когда описываемое в файле будущее не в полной мере меня удовлетворяло, я позволяла себе не ограничиваться правками стилистическими и меняла текст – слегка, едва заметно, чуть-чуть.

Ну, например:

Для Овнов месяц с большой вероятностью будет благополучен в финансовом плане.

К чему сомнения?

Для Овнов месяц будет фантастически благополучен в финансовом плане.

Служебные проблемы в моих гороскопах становились интересными челленджами, влюбленности, мешавшие карьерному росту, открывали новые горизонты планирования времени, бытовые неурядицы оборачивались приятными домашними хлопотами. Пускай. Так лучше.

На этом мой вклад в отечественную журналистику закончился. Если не считать нескольких часов преподавания в ШЮЖе ^[3] при моем институте, куда я попросилась со всем своим противоречивым педагогическим анамнезом. Видимо, с университетом я была все-таки в созависимых отношениях и сепарироваться от него полностью не смогла даже после официального отчисления. Теперь каждое воскресенье я проверяла сочинения, как я их сама называла, будущих коллег. И много, много смеялась. Из-за Онегина голова Татьяны отлетела по полной. Анна Каренина пришла облегчиться на рельсы. Печорин – король флекса. И так далее, и так далее. Я ювелирно подбирала слова для фидбэка, чтобы ни в коем случае не оставить ни царапинки на хрупком детском самолюбии и вместе с тем чему-то их научить.

Что до Вадика, то по нему, кажется, куда больше горевали мои родители, чем я. Вернувшись из «Чайки», я наконец-то все ему выложила – без запинок и пауз, как выступают с давно заготовленной речью. Под словом «все» яподразумеваю не только свой адюльтер, но и остальное. Про то, что чувств не стало, хотя не может не стать того, чего и так не было; про то, что я согласилась выйти за него, сама не понимая зачем; про то, что ни дня, ни секунды его не любила. Вадик слушал, почти не моргая и ни разу меня не перебив. Я сразу поняла, что его молчание не сулит ничего хорошего. Так и было. Дослушав, он спросил: «Это все?» И наконец-то впервые в жизни на меня наорал. Страшно, брызжа слюной вперемешку с обидными словами. И слава богу, что так. Удивительно только, как фальшивые насквозь отношения смогли закончиться таким честным способом. И break-up-сексом, конечно. Ладно, целой серией break-up-секса, который у нас долго не получалось прекратить.

О случившихся в моей жизни переменах мне показалось правильным уведомить родителей по-человечески. Не по скайпу, а лично. Для этого даже не поленилась слетать домой. Из трех новостей адженды ^[4] – про отчисление, Вадика и новую работу – маму хватило только на первые две. Дослушав до середины и поняв, что в обозримой дочерней перспективе не значится семейной гармонии, она совсем не картинно схватилась за сердце, и мы с отцом весь вечер отпаивали ее валокордином. Тогда я подумала: аэто даже хорошо, что мне стало лень сменить имя. Придаток «Виктория» ведь изначально был ее инициативой, якобы должной принести моей судьбе много побед.

Мама не разговаривала со мной две недели, но потом все-таки не сдержалась и позвонила под натиском новой теории заговора, распространяемой родней в чатах вотсапа. Папа же изобразил понимание. Когда я уезжала от них, он на прощание сказал: «Ну ты это. Короче. Давай там». На его языке это значило: «Мы любим тебя, ты молодец, у тебя все получится».

А у меня и вправду получилось, много чего. Перестать бегать на вечеринки, едва в области солнечного сплетения заноет сложноформулируемое чувство пустоты. Не ходить на свидания из страха одиночества в вечер субботы. Научиться этот самый вечер субботы проводить в своей же компании: пить вино и смотреть «Ноттинг Хилл» на проекторе. Зажить не вовне, а концентрированно, вовнутрь. Покупать живые цветы – самой себе, просто так, без повода. Подпустить на расстояние ближе вытянутой руки новых людей. Разных, не таких, как мы с Люсей. Тех, что любят твиттер больше книг, терпеть не могут Петербург и смотрят «Офис», а не «Твин Пикс». Тех, кто работает в банке, а не в стартапе. Или вообще не работает, потому что амбициям профессиональным предпочитают амбиции домохозяйские. Тех, кто наращивает ногти, говорит «Доброго времени суток», «треня» и «кушать». Ставит дефис вместо длинного тире и разрешает себе постить в соцсетях выточенную на фитнесе жопу. Все это, ты подумай, оказалось, не таким уж и страшным преступлением – жаль, мне понадобилось столько времени, чтобы понять.

Когда я перестала просыпаться ночами в холодном поту с мыслями «Меня уволят! Меня уволят!» ипоняла, что кровные продолжают падать на карточку, я наконец решилась съехать из общежития, нелегальное пребывание в котором перешло все немыслимые сроки. Аппетиты коммендантши росли, и конфетными взятками тут уже было не отделаться. Решение далось мне непросто – общага, с которой за годы бакалавриата мы едва ли не приросли друг к другу, будто имела над нами власть: не отпускала, манила к себе. К тому же в сравнении с неуютными предложениями ЦИАНа не требовала страшного ежемесячного арендного оброка (вот и вся, на самом деле, магия).

На этот переезд я возлагала большие надежды – надежды старта с белого листа. Новая жизнь со старым барахлом – это не дело, подумала я и выкинула к чертовой матери ⅔ нажитого за годы в Москве имущества. Пятикилограммовая гиря (правильно охранник тогда сказал: «Ну и куда ты ее прешь-то? Она тебе ни в пизду, ни в Красную армию»; как в воду глядел). Никотиновые пластыри и «Как бросить курить» Аллена Карра. Красная лаковая юбка, селфхэлп про токсичные отношения, колготки в сеточку. Запутанный моток пряжи, вставленная в него спица, кусок перекошенного шарфа, умершего в родовых муках. Карты таро и почти съеденное молью розовое боа. Разбор и сортировка заняли примерно семь подкастов и отчетливо показали, что сложившийся порядок жизни шел вразрез с запросами моей натуры. Так три ящика надежд на лучшую версию себя, нереализованных мечтаний и проигнорированных вызовов судьбы оказались наконец там, где им и место,– на районной помойке.

Освободившись от прошлого, я сняла комнату в огромной квартире благородной мрачноватой ветхости. За смешные двадцать тысяч рублей (как-то случайно нашлось по знакомым). Клянусь вам, там все разговаривает. Половицы ворчливо переругиваются, кровать недовольно ухает, едва присядешь. Металлическая, черная, с витым изголовьем – наверняка повидала немало. Краешки фужеров позвякивают в знак солидарности с проезжающим внизу трамваем. Колонка на кухне уютно вспыхивает, включаясь. Темные шторы шепчут чего-то на ветру – раскрываю их только в сумерках. Это любимое время суток: еще часок – и на потолке с лепниной замерцает карусель теней. Лишь гантели красные молчат. Спрятались под стол – ненужные, забытые 4кг надежды на лучшее тело. Рука не поднимается выкинуть.