Игры сердца - Анна Берсенева Страница 43

И ровно то же самое Иван понимал сейчас про себя: никаких этих радостей семейной жизни ему не надо. Почему – непонятно. Может, он каким-нибудь не таким уродился, может, еще по какой-то причине, но не надо, и все.

И так же отчетливо он понимал, что никуда ему от своей новой жизни уже не деться. Формула: «Мы в ответе за тех, кого приручили», – которая раньше казалась ему просто пошлой, представлялась теперь безнадежной, как приговор о пожизненном заключении.

Он привел Марину в свой дом, он без патетических слов, но ясно сказал ей, что это теперь ее дом, он позволял ей заботиться о себе, он заботился о ней сам, когда она была простужена… Он присоединил ее жизнь к своей и разорвать теперь эту связь не мог. Не мог! Подобный разрыв противоречил всему, что он считал для себя правильным всю свою жизнь, а жизни его было не так уж мало лет, чтобы легко от таких вот правил отказываться.

Он слышал, как в конце коридора открылась входная дверь, мама поговорила с кем-то, потом дверь закрылась.

Потом мама вошла в комнату, держа в руках небольшую картину.

– Подарок, – сказала она, поворачивая картину так, чтобы Иван мог ее разглядеть. – Курьер привез.

– Ничего себе подарочек! А «Джоконду» тебе не привезли?

Картина, которую мама держала в руках, являлась не чем иным, как «Черным квадратом» Малевича.

– Могли бы и «Джоконду» привезти, – улыбнулась она. – Это от Борьки Вайнера. А он копиист фантастический. Фальшивомонетчик в сравнительно недавнем прошлом. Вышел на свободу с чистой совестью, теперь вот играется. – Она повертела картиной. – Шедевры подделывает.

– А что тут подделывать? – пожала плечами Марина. – Я насчет этого «Черного квадрата» никогда не понимала. Что копия, что оригинал – по-моему, без разницы. Все видят, что это обман сплошной, и все делают вид, что они умные и что-то в этом понимают. А на самом деле просто боятся сказать, что король-то голый!

Иван посмотрел на жену с удивлением: он никогда не слышал от нее таких длинных монологов на отвлеченные темы. Он даже подумал бы, что она возмущена или взволнована, если бы Маринин голос не звучал с обычным для нее спокойствием.

Он бросил быстрый взгляд на маму: интересно, что она скажет?

– Я в искусстве не специалист, конечно, – добавила Марина. – Но так, как я, каждый нормальный человек это понимает.

Она кивнула на «Черный квадрат».

– В кухне повешу, – сказала мама. – Как символ хозяйственных забот.

На Маринино мнение она обратила не больше внимания, чем если бы та промолчала.

Наверное, Марину это обидело. Во всяком случае, когда мама вышла из комнаты и она обратилась к Ивану, ее голос звучал уже не так спокойно.

– Ну разве не права я, а, Вань? – сказала Марина. – Квадрат этот каждый же нарисует!

– Не каждый.

Он вдруг почувствовал усталость. Такую усталость, что языком пошевелить не мог. Или просто лень ему было шевелить языком, чтобы объяснять то, что требовало слишком долгих, вернее, слишком… крупных объяснений? Или просто знал он, что невозможно объяснить это так, чтобы поняла Марина, потому что она понимает только банальности, а что скажешь о «Черном квадрате» с помощью банальностей? Ничего.

Он сначала подумал об этом лишь вскользь – что Марина понимает только банальности, – но уже через секунду эта мысль вспыхнула у него в голове ярко, как свеча, и в этом неожиданном ясном свете ему стало понятно все, что происходит в его жизни. Все, что с его жизнью происходит.

– Да господи! – воскликнула Марина. – Да я сама сколько угодно таких квадратов нарисую, хоть черных, хоть серо-буро-малиновых!

Теперь она точно была взволнована – щеки у нее пошли алыми пятнами.

– Не волнуйся, Марина, – сказал Иван.

– Было бы из-за чего волноваться! Из-за картинки! – Она в самом деле сразу взяла себя в руки и попросила: – Пойдем, Вань, а? Или ты с гостями хочешь посидеть?

Ивану стало ее жалко. И с гостями он посидеть совершенно не хотел. Но возвращаться домой он хотел еще меньше. Так неожиданно пришедшая догадка – о банальностях, которыми незаметно оказалась облеплена его жизнь, – занимала его так сильно, что ему хотелось обдумать ее в одиночестве.

– Пойдем, – сказал он.

– А твоя мама не обидится? – опасливо поинтересовалась Марина.

– Нет.

Иван заметил, как его жена вздохнула с облегчением.

«Со свекровью ссориться не надо. Тем более если не за мальчишку замуж вышла. За тридцать пять-то лет привык он к матери прислушиваться, мало ли как все обернется». Ему показалось, что Марина произнесла это вслух.

– Ты иди, я сейчас догоню, – сказал он. – Гвоздь только вобью для картинки.

Марина кивнула и поспешно вышла из комнаты. На лестницу она выскользнула тихо, как робкая мышка.

Не закрывая входную дверь, Иван заглянул в кухню. Мама доливала кипяток в казан с пригоревшим пловом. Картина стояла на полу, прислоненная к стене.

– Ну что, будешь «Квадрат» вешать? – спросил он. – Гвоздь вбивать?

– Да нет, – улыбнулась мама. – Еще не хватало тебе возиться. Не стоит Борькина подделка твоих усилий.

– Невелико усилие гвоздь вбить, – пожал плечами Иван.

– Не надо, не надо, – покачала головой мама.

– Но ты же сама сказала…

– Я просто так сказала. – Она обернулась от плиты и, взглянув на него, виновато улыбнулась. – Извини.

Он понял, к чему относится виноватая ее улыбка. Она сказала про «Черный квадрат» то, что могло быть понятно Марине, – что это, мол, символ бесконечной кухонной работы, – и сказала так потому, что сразу поняла то, что Иван понял не сразу: что для Марины очевидна только банальность. И теперь ей было неловко перед сыном за то, что она поняла это про его жену. А может, и не поняла даже, а просто заметила с самого начала. Еще когда он пребывал в приятной одури от золотой тяжести Марининых волос.

– Что, настроение одноцветное у тебя? – бросив на него быстрый взгляд, спросила мама.

– Ты помнишь?

Иван улыбнулся. Несмотря даже на одноцветное свое настроение.

– Конечно.

– Я тоже.

Громкой трелью разлился звонок, и сразу же у открытой входной двери послышалось:

– Нелличка, тебя еще не обворовали?

– С такими гостями не удивилась бы! – не задумываясь, ответила мама.

– Я пойду, – сказал Иван.

– Да.

Иван быстро обнял ее и вышел, разминувшись в дверях кухни с каким-то небритым типом, который тащил на плече огромных размеров железку с крыльями – подарок, видимо.