Валентина. Леоне Леони - Жорж Санд Страница 42

С этими мыслями злосчастный юноша зарядил пистолеты, рванул на груди рубаху и, уже не думая о том, что ему следует таиться, взволнованно зашагал вперед. Внезапно искра разума, вернее, некое просветление рассеяло бред, озарило его. Есть средство спасти Валентину от этой гнусной, оскорбительной тирании, есть средство покарать эту бессердечную мать, которая бесстрастно обрекает дочь на узаконенное посрамление, на худшее из посрамлений, какому можно подвергнуть женщину, – на насилие.

«Да, насилие! – яростно твердил Бенедикт (не надо забывать, что Бенедикт был натурой, готовой идти на крайности, натурой легковоспламеняющейся). – Каждый день именем Бога и общества какой-нибудь мужлан или подлец добивается руки несчастной девушки, которую родители, честь или нищета вынуждают задушить в груди чистую и священную любовь. И на глазах общества, которое одобряет и благословляет сие кощунство, целомудренная и трепещущая дева, сумевшая устоять перед порывами своего возлюбленного, сдается и подвергается унижению объятиями ненавистного ей, навязанного властелина! И вот неизбежное зло свершается!»

И Валентине, прекраснейшему творению Создателя, нежной, простодушно-чистой Валентине, предназначено познать, как и всем прочим, подобное оскорбление! Ее слезы, бледность, оцепенение должны были бы открыть глаза матери и ввести в замешательство супруга. Но тщетно! Ничто не защитит эту страдалицу от позора, даже слабость, даже болезнь, даже изнурительная лихорадка. Найдется же на земле столь подлый человек, который скажет: «Какое мне дело!», найдется столь же жестокосердная мать, которая закроет глаза на это преступление!

– Нет, – воскликнул он, – этому не бывать! Клянусь честью своей матери!

Он проверил заряд пистолетов и бросился вперед, не разбирая дороги. Вдруг негромкое сухое покашливание донеслось до его слуха, и он остановился как вкопанный. В состоянии нервного раздражения, в котором находился Бенедикт, он по безотчетной вспышке ненависти понял, что невинное покашливание говорит о близком присутствии господина де Лансака.

Оба они шли теперь по аллее парка, разбитого на английский манер, по узкой, тенистой и извилистой аллее. Плотная стена елей скрывала Бенедикта. Он углубился в их темную чащу и готовился каждую минуту размозжить череп своего врага.

Господин де Лансак только что покинул небольшой домик, расположенный в глубине парка, где из соображений приличия размещался во время своих визитов в Рембо; он направлялся в замок. От его фрака исходил запах амбры, ставший Бенедикту столь же ненавистным, как сам господин де Лансак; под его ногами поскрипывал гравий. Сердце Бенедикта учащенно билось, кровь застыла в жилах, однако рука не дрожала, а взгляд был остер.

Но в ту самую минуту, когда, держа палец на курке, он уже прицелился в ненавистный лоб, раздались шаги: кто-то шел по следам Бенедикта. Он задрожал при мысли об этой досадной помехе; появление нежелательного свидетеля грозило сорвать его замысел и помешать – нет, не убить Лансака, ибо Бенедикт чувствовал, что не существует такой силы, которая могла бы спасти графа от его ненависти, но убить себя самого сразу же после того, как враг падет от пули. Мысль об эшафоте бросала Бенедикта в дрожь, он понимал, что общество применит самую позорную кару за требующее немалого мужества преступление, на которое толкала его любовь.

Он остановился в нерешительности и услышал следующий диалог:

– Ну, Франк, что ответила вам графиня де Рембо?

– Что граф может к ней подняться, – ответил лакей.

– Чудесно. Ложитесь спать, Франк. Вот, возьмите ключ от моей спальни.

– Вы не вернетесь?

– И он еще сомневается! – сквозь зубы процедил господин де Лансак, как бы говоря с самим собой.

– Дело в том, граф, что… маркиза… и Катрин…

– Все ясно, идите спать…

Две тени разошлись в разных направлениях, и Бенедикт увидел, что враг его уже приближается к замку. Как только он потерял графа из виду, решимость вновь вернулась к нему.

– Неужели упущу я последнюю возможность, – вскричал он, – неужели позволю ему переступить порог замка и осквернить спальню, где находится Валентина!

Бенедикт бросился бежать, но граф был уже далеко, и юноша понял, что его можно настичь только в самом замке.

Граф шел один, словно окруженный тайной, без факельщиков, будто принц, идущий впереди войска на завоевание вражеской страны. Он легко взбежал на крыльцо, прошел через прихожую и поднялся на второй этаж, так как предполагаемая беседа с тещей была лишь предлогом – того требовало соблюдение приличий, – чтобы граф не выдал перед лакеем истинной причины спешки. Де Лансак условился с графиней, что она даст ему знать, как только Валентина согласится принять своего супруга. Как мы видели, мадам де Рембо не сочла нужным посоветоваться на сей счет с дочерью, она даже не подумала, что это необходимо!

Но в тот самый миг, когда Бенедикт с заряженным пистолетом в руке чуть было не настиг графа, пробираясь за ним в темноте, компаньонка маркизы шмыгнула к нетерпеливому супругу со всей ловкостью, на какую только была способна в свои шестьдесят лет и в своем туго зашнурованном корсете.

– Маркиза хочет поговорить с вами, – шепнула она, догнав графа.

Господину де Лансаку пришлось переменить направление и последовать за компаньонкой. Все это произошло мгновенно, и оставшийся во мраке Бенедикт ломал себе голову над тем, из-за каких адских махинаций его жертва вновь ускользнула от расправы.

По огромному дому, где умышленно погасили все огни и под различными предлогами удалили немногочисленных слуг, не участвовавших в празднестве, в одиночестве бродил Бенедикт, бродил наудачу, стараясь припомнить, где находится комната Валентины. Его решение было неизменно: он избавит Валентину от ожидающей ее участи, убив либо ее супруга, либо ее самое. Не раз он смотрел из парка на окно Валентины и сразу узнавал его по свету лампы, свидетельствовавшему, что владычица его дум бодрствует, но как найти ее спальню, как не сбиться с пути в потемках и в состоянии ужасного волнения!

Он решил отдаться на волю случая. Зная лишь то, что комната Валентины на втором этаже, он прошел по галерее и остановился, прислушиваясь. В дальнем конце галереи он заметил луч света, пробивавшийся из-под полуоткрытых дверей, и ему почудилось даже, будто он слышит приглушенные женские голоса. Это оказалась спальня маркизы; она позвала к себе своего новоявленного внука, чтобы попытаться отговорить его от восторгов первой брачной ночи. Катрин, которой велели явиться к маркизе, чтобы она засвидетельствовала болезненное состояние своей хозяйки, расписывала как могла недуги Валентины. Но господина де Лансака не слишком убедили все эти доводы, к тому же он считал смехотворным и недопустимым, что женщины уже суют нос в его семейную жизнь, любопытствуют и стараются на него повлиять. Поэтому он вежливо отмел все их доводы и поклялся честью, что беспрекословно удалится, если это прикажет ему сама Валентина.

Бесшумно следуя за графом, Бенедикт притаился у дверей и слышал все эти препирательства, хотя они велись вполголоса из боязни привлечь внимание графини, так как она одним-единственным словом свела бы на нет все усилия добросердечных дам.