И всё равно люби - Кэрри Браун Страница 42

– Это мой сын Питер, – представил доктор Ван Дузен. И улыбнулся: – Впрочем, вы, кажется, уже встречались.

В тот вечер Питер уселся рядом с ней на низеньком стульчике, разложив на столе шахматную доску.

Рут искоса все поглядывала на него. Блестящие волосы разделял чистый ровный пробор. Прямые брови, мягкие черты лица, ресницы очень темные – мальчик смотрел вниз, на доску, и они ярко выделялись на фоне светлой кожи.

Она не могла поверить, что тот самый мальчик сидит напротив нее, совсем рядом.

Всякий раз, когда он съедал ее пешку или другую фигуру, он поднимал глаза и смущенно улыбался.

– Прости, – встряхивал он головой.

Он выиграл три партии подряд.

После окончания каждой Рут боялась, что сейчас он свернет доску и уйдет, но мальчик заново расставлял фигуры.

Наконец во время четвертой партии расположение фигур на доске вдруг шевельнуло в ней какую-то мысль, она увидела комбинацию – и слопала две его фигуры.

Убрала их с доски.

И посмотрела на мальчика.

– Ты специально! Поддаешься! – сказала она.

– Нет, я правда не заметил. Так бывает. – Но он широко улыбался.

Она снова уставилась на доску.

– Тебе пришлось тащить меня наверх, когда я упала в обморок. Прости.

– Ничего, я справился. Приходилось таскать тяжести и потяжелее. – Он вспыхнул. – Мне даже понравилось. Не беспокойся.

По его лицу она прочитала, что он все знал о том, что случилось с ней и ее отцом, о том ужасном и неправильном, от чего она никогда теперь не сможет освободиться полностью.

– Ты знаешь, почему я здесь, – сказала она. – У вас в доме, я имею в виду.

Он кивнул.

– Жалеешь меня, да? Не надо, я не хочу, чтобы ты меня жалел.

Она вдруг поняла, что сочувствие и понимание у него идут рука об руку.

– Я постараюсь.

Питер очень походил на своего отца – такой же долговязый, но при этом очень изящно сложен, такие же большие голубые глаза, высокий лоб, прямой нос. Волосы его казались такими мягкими, что Рут все время хотелось их потрогать, взъерошить, отвести со лба. Как и все в доме Ван Дузенов – Рут не переставала восхищенно таращиться на фарфор, ковры, антикварную мебель, начищенные дверные ручки, зеркала, оконные рамы, – Питер был чистеньким и добротно, даже элегантно, скроенным. Волосы его переливались золотом и серебром. Кожа светилась.

Рут поймала себя на том, что разглядывает лунки его ногтей, запястья, предплечья, контур плеч под рубашкой, ямочку у основания шеи, подбородок, завиток уха.

Впервые в жизни ей так остро хотелось дотронуться до другого человека, мальчика, хотелось приблизиться к нему.

После того первого вечера в гостиной она спускалась каждый вечер, они ужинали вместе, и сидеть за столом напротив него – через стол – было для нее сущим мучением. Она старалась не поднимать глаз от тарелки, но ее тянуло словно мощным магнитом, и когда она, не стерпев, поднимала глаза на Питера, тот тоже смотрел на нее. Весь ужин, пока родители Питера разговаривали между собой и с ним на какие-то ничего не значащие темы – «Дорогой, как прошел день?». Вот так люди общаются друг с другом, да? – Рут чувствовала, как сердце колотится все сильнее. Чувствовала, как под блузкой наливаются груди, чувствовала аромат мыла от своих чисто вымытых волос. И чувствовала, что краснеет – ужин она заканчивала с горящими щеками.

Видела она и то, что миссис Ван Дузен заметила ее чувства, заметила, как она меняется в лице.

Доктор Ван Дузен предложил Рут после ужина посидеть в гостиной, почитать. Рут стояла среди полок с книгами, доставала то одну, то другую, открывала наобум, прижимала к щеке их гладкие прохладные обложки.

Она никак не могла поверить, что их жизнь с отцом закончилась, что отца больше нет с ней и что вообще, возможно, его нет в живых. Произошедшее казалось невероятным, но никто не говорил с ней об этом, и почему-то казалось логичным, что ей ничего не рассказывали – никто не должен был ей ничего объяснять или делиться с ней какими-то новостями.

И – она явно видела это теперь – их жизнь была совершенно не настоящей жизнью. Это подделка, эксперимент, в котором она оказалась невольной участницей.

И все же она не могла вот так взять и все забыть.

Наверное, отец носил ее на руках, когда она была совсем маленькой. Держал на руках, укачивал. Она помнила, как он брал ее за руку, когда они переходили дорогу, помнила, как он легонько сжимал ей плечо, подталкивая в новый класс или в новый чужой дом, в котором за ней присматривали чужие женщины, пока отец где-то пропадал по делам. Помнила, очень четко, руку отца на своей, когда он помогал ей учиться писать – она корябала, а он, обхватив ее кулачок, направлял.

Каждый вечер Рут ждала, что Питер снова принесет шахматную доску, – тщетно. Порой доктор Ван Дузен присаживался рядом с нею и читал газету. Миссис Ван Дузен приносила ему чашечку кофе, он поднимал на нее благодарный взгляд и касался легонько ее руки или спины, когда она наклонялась, чтобы аккуратно поставить чашку на стол поближе к нему. Рут наблюдала за ними – все это тоже было для нее откровением: как люди ведут себя друг с другом, как они могут быть предупредительны, как близки.

Сама она всегда держала какую-нибудь книгу на коленях, но редко действительно погружалась в чтение. Она все надеялась, что в гостиной покажется Питер, но однажды увидела в окно, как после ужина он сел на велосипед и куда-то укатил. На другой день он тоже уехал, под мышкой придерживая баскетбольный мяч. Быстренько нашли ему другие занятия, смекнула Рут.

Время от времени звонил телефон, доктор Ван Дузен снимал трубку, тихим голосом переговаривался с кем-то – наверное, с кем-то из пациентов. Иногда он уходил вечером из дома, прихватив с собой докторский саквояж. Однажды, когда его вот так же не было дома, Рут поднялась наверх в свою комнату и заметила миссис Ван Дузен – та сидела за кухонным столом очень прямо, сложив руки, никакой книги, газеты или шитья перед ней не было. На кухне все было начищено до блеска, над плитой горела лампочка, но остальная часть помещения была погружена в темноту. Миссис Ван Дузен не заметила девочку.

Чем-то она напоминала Рут отца. Тоже скрывала что-то в глубине души, тоже не могла произнести что-то вслух.

Каждый вечер доктор Ван Дузен оставлял для Рут таблетку снотворного на прикроватном столике – крошечную таблетку на тарелочке и рядом стакан воды. И Рут каждый вечер глотала ее.

Прошла неделя. За ней другая. Если не считать гостей из ФБР, нагрянувших однажды днем, дни тянулись мучительно однообразно. Миссис Ван Дузен по-прежнему приносила Рут завтрак в комнату, как будто та была инвалидом, и большую часть дня Рут проводила в своей комнате – читала или спала. Каждый вечер она одевалась в то, что купила для нее миссис Ван Дузен, и спускалась ужинать. Она решила, что Питер больше не приходит играть с ней в шахматы из-за ее отца – из-за всего, что с ней случилось. Потому что его родители – особенно миссис Ван Дузен – не хотели бы, чтобы их сын дружил с такой девочкой.