Великолепная страсть - Стефани Блейк Страница 42

«Спокойно, Майра, моя девочка, – пыталась она обуздать себя. – Сегодня ночью ты будешь спать одна, и на этом покончим!»

Закончив вытираться, Майра набросила пеньюар фасона «бабочка» с рукавами, похожими на крылья, и длинными и широкими полами, создававшими впечатление, будто она парит над землей, и вернулась в свою палатку.

– Все ясно, – бросила она Флинну, проходя мимо и заметив на его лице неприкрытое вожделение. Ей приятно было чувствовать себя женщиной.

Оказавшись в своей палатке, она обернула голову сухим полотенцем наподобие тюрбана. Выглянув из палатки, она обратилась к майору Флинну:

– Когда мы будем есть? Я умираю от голода.

– Обед будет готов к тому времени, когда вы оденетесь.

– Не думаю, что я в силах одеться. Я озябла и устала и собираюсь лечь спать сразу после ужина.

– Прекрасно. В таком случае я прикажу одному из мальчиков принести вам столовый прибор и чайник с чаем.

Майра вернулась в свою палатку и зажгла масляный фонарь, висевший под потолком палатки, на центральном столбе, подпиравшем ее. К тому времени как один из слуг принес ее ужин, она уже закончила сушить волосы. Походный поднос был нагружен дымящимся мясом, овощами и коричневым рисом, сдобренными острым перечным соусом и приправой керри.

Она не спеша пила вторую чашку чаю, когда снаружи ее окликнул Флинн:

– Все в порядке?

– Еда была изысканная.

– Да, и, пожалуй, вкус у нее даже лучше, чем дома, в колонии. Свежий воздух и физические упражнения вызывают аппетит.

– Я оставлю приборы возле палатки, чтобы мальчик-слуга забрал их, а сама лягу спать.

– Спите крепко. Утром увидимся.

Он удалился от палатки, остановился, потом, подчиняясь внезапному импульсу, круто обернулся. Майра стояла возле своей походной постели между фонарем и стенкой палатки, и ее темный выразительный силуэт четко вырисовывался на фоне полотна. Он почувствовал, что у него захватило дух, когда она сбросила свой пеньюар. Он не мог отвести глаз от силуэта молодой женщины, стоявшей к нему в профиль. Когда она наклонилась, чтобы снять туфли, ее грушевидные крепкие груди затрепетали, как спелые гроздья на виноградной лозе.

– Боже милостивый! – вымолвил он, потрясенный ее красотой, испытывая от ее вида физическое страдание.

Она подошла к фонарю и задула его. Палатка стала темной, но пленительный, вызывающий вожделение образ живо запечатлелся в его памяти и стоял перед глазами. Пожалуй, он казался даже более живым и привлекательным, чем силуэт на фоне полотняной стены палатки. Теперь он представлял не тень, а живую женщину: обнаженные, дерзко приподнятые груди – их соски казались алыми и отвердевшими; впадинку пупка, обольстительный живот, который от пупка полого нисходил к лону. Он представлял покрытый густым руном лонный бугорок между стройными бедрами…

Флинн заставил себя повернуться к другим офицерам, пившим бренди и пиво вокруг костра на берегу пруда, весело гудящего и потрескивающего.

В конце концов люди устали и разбрелись по своим палаткам. Остался только Флинн: он жевал кончик своей погасшей сигары и беспокойно мерил шагами полянку вокруг костра, пока костер не превратился в кучку красных углей. Тишина окутала гору, как саван: только щебетание ночных птиц и жалобы обезьян, соперничавших и ссорившихся из-за лучших мест на тутовых деревьях, нарушали покой ночи. Флинн бродил между стреноженными и привязанными к деревьям лошадьми, отвечая похлопыванием по крупу или поглаживанием по холке на их тихое ржание.

Снова и снова он бросал взгляд через прогалину на палатку Майры, поставленную в отдалении от остальных. Будто в трансе он медленно двинулся к ней, постоял возле входа, пристально глядя на ее клапан. Он был бессилен погасить пламя в крови. Он не спеша отбросил погасшую сигару, протянул руку, чтобы откинуть клапан палатки, и вошел. Безмолвно, затаив дыхание, постоял в полной темноте, подобной мраку, царящему в Аиде, [17]пока его глаза не привыкли к темноте. Полная луна, бросавшая свой свет на палатку, просвечивала сквозь полупрозрачные полотняные стены. На цыпочках он подошел к походной кровати и остановился, глядя на спящую женщину. Он мог различить, как приподнимается и опускается ее грудь под тонким одеялом от спокойного дыхания.

Сжигаемый желанием, он расстегнул брюки и снял пояс. Флинн перешел свой Рубикон – теперь он не мог отступить. Он должен овладеть Майрой Тэйлор, насладиться ее прекрасным молодым телом. Он приготовился к сражению. Свою восставшую плоть он нес, как копье наперевес. Майра лежала на спине, разметав руки и ноги. Он глубоко вздохнул, склонился над ней и потянул к себе одеяло. Под ним она оказалась обнаженной. В лунном свете ее тело светилось, как алебастровая статуя какой-нибудь греческой богини. Обезумев от яростного желания, он смотрел на ее бедра, не в силах отвести взгляда.

Он быстро шагнул вперед и встал на колени возле ее постели, его колено оказалось между ее бедер и раздвинуло их еще шире, а ладонью он зажал ее рот.

Майра, долго вертевшаяся и метавшаяся в постели, наконец уснула и вскоре была разбужена, ощутив щекотание между бедрами. Если бы только здесь был Брэд и мог ее успокоить и избавить от мучившего ее напряжения! Она представляла, как это могло бы быть. Вот он склоняется над ней, его отвердевший, как сталь, и в то же время нежный, как бархат, орган оказывается между ее бедрами. И она пылко приветствует это вторжение. Она в упоении ищет его губы, блуждающие по ее мучительно жаждущим ласк грудям.

Нет, это не было сном! – вдруг осознала потрясенная женщина. Это было реальностью! И это случилось с ней. Первой ее мыслью было, что, вероятно, Брэд решил догнать их отряд и присоединиться к ним после наступления темноты. Какой романтический способ удивить ее выбрал муж!

– О дорогой, мои молитвы не остались втуне, – прошептала Майра, обвивая его шею руками, и ее бедра приподнялись и задвигались с пылом, не меньшим, чем его собственный.

«Должно быть, я сплю и вижу сон!»

Она была влажной и вполне готовой принять его, будто с нетерпением ожидала его прихода. Даже в своих самых невероятных фантазиях Флинн не мог представить такого счастья и гармонии. В ней было все, о чем только может мечтать мужчина. И много больше. Она терлась о него своим нежным животом и бормотала непристойности на почти не воспринимаемом живым существом языке любви, по мере того как темп их ритмических движений ускорялся и вел их от яростного накала страсти к почти непереносимому экстазу.

– О мой сладостный обожаемый муж! – выкрикнула она в момент наивысшей точки наслаждения.

Испытав не передаваемое словами блаженство, Флинн теперь лежал рядом с ней, ослабевший и обмякший. Потом, слушая то, что она все еще продолжала бормотать, он почувствовал, как все его тело оцепенело, и сел, выпрямившись, на постели.