Стиль модерн - Ирэн Фрэн Страница 42

Вентру поднялся и преградил ей дорогу. Кардиналка смерила его взглядом. Он улыбнулся — так же как в Бордо, заметила Лиана, на террасе «Шапон Фин», — и что-то быстро сказал. Старая куртизанка побледнела, опустила голову и хотела пройти. Он схватил ее за рукав, но ей удалось вырваться. Только она устроилась рядом с Файей, как прогремело новое заявление Лобанова:

— Трудность в том, мадемуазель Файя, что вы не умеете красить губы. Надо научиться. Вот, нанесите эту помаду. Это я придумал ее состав.

Он протянул девушке перламутровый футляр, где поблескивал алый крем. Она медлила. Он сам взял тюбик и с необыкновенным старанием провел помадой по ее губам:

— Прекрасно. И поменяйте духи. Ваши быстро улетучиваются.

Лобанов обнюхал ее шею, как у животного, и скорчил недовольную гримаску.

Обескураженная, Файя не могла двинуться с места. Почувствовав, что помада ей не подходит, она с непривычки стала слизывать ее кончиком языка.

Стеллио между тем вступился за нее:

— Сергей! Оставь! Файя великолепна. Настоящее произведение искусства. Она так естественна! Я это знаю, ведь я ее одеваю. Ей совсем не нужны ни твоя помада, ни твои духи декаденствующего князя!

— Декаденствующего князя! Да как ты, осмелился! Ты…

Среди сотрапезников появился лакей. Он нес поднос с конвертом, которым тотчас завладел Вентру.

— Телеграмма, — объявил торговец бесстрастно. — Полагаю, это вам, танцор.

— Дягилев! — вскричал Лобанов, так ретиво схватив листок, что тот порвался. Его руки сильно дрожали.

Файя важно вышла вперед, взяла послание из рук танцовщика и вслух прочитала ответ маэстро. Телеграмма была написана в оскорбительном тоне и довольно многословна:

«Лобанов, довольствуйся исполнением контракта и слушайся моих указаний. Ты пришел на эту землю, чтобы подчиняться, а не творить. Избавь меня отныне от твоего вздора.

Сергей Дягилев».

Танцор бросился к себе в комнату. Через полчаса слуга пришел объявить, что «господин Лобанов в холле и ждет своих друзей, чтобы попрощаться».

Стеллио побледнел:

— Новый кризис! Он никогда не оставит меня в покое. — И выбежал в холл.

Увидев своего друга, Лобанов закричал:

— Я ухожу, Стеллио, я тебя покидаю, так как ты приносишь несчастье! У тебя дурной глаз, ты хочешь моей смерти, ты замышляешь заговор за моей спиной! Я уверен, ты телеграфировал Дягилеву, чтобы настроить его против меня. Ты в сговоре с другими танцовщиками!

Подошла Файя с остатками помады на губах.

— А, вот оно, произведение искусства! — ухмыльнулся он. — Она тоже приносит несчастье. Она вам всем принесет несчастье! Оставайтесь рядом с ней! А я ухожу!

— Уходи, — произнес венецианец.

Он почти шептал, как мальчишка, знающий, что заходит слишком далеко. Лобанов, может быть, больше всего боялся именно этого слова, но тем не менее уже готов был его услышать.

— Он велел мне уходить! Ну хорошо! Я ухожу, прогнившие господа, я ухожу в то единственное место, которое мне подходит. А ведь мой балет мог бы спасти мир… — Его голос осекся, он бросил дикий взгляд на Файю.

Лиану начала бить дрожь. У нее на глазах происходило что-то такое, что было необратимо, и она ничего не могла с этим поделать: все присутствующие были соединены невидимыми нитями, но не дружбы, а страсти или, может быть, мести. Без сомнения, это было только начало, первая трещина во времени, неизбежность, запечатленная в событиях, более серьезных, конечно, чем замужество Файи. И впервые за свою короткую, но беспокойную жизнь Лиана была объята ужасом.

— Я иду добровольцем, господа-декаденты! Эта грудь, которая никому не нужна, встанет на защиту Франции!

Щелчком пальцев Лобанов подозвал портье, сунул ему деньги, даже не дожидаясь, чтобы тот взял багаж, и вышел не оборачиваясь.

Единственным комментарием произошедшему были слова Вентру, произнесенные все тем же равнодушным тоном:

— Думаю, мы его еще увидим. Такие не позволяют, чтобы их убивали.

Никто не посмел ему ответить.

Торговец взял Файю под руку и увлек за собой на лестницу.

* * *

На следующее утро, после долгого шушуканья с Вентру, д’Эспрэ решил вернуться в Париж вместе с Лианой и незаменимым Стеллио. Возвращение правительства в столицу было не за горами, а новости с фронта — все лучше и лучше. Они сделали остановку в Бордо, чтобы забрать свой багаж, и в первых числах декабря вновь поселились на Тегеранской улице.

Что касается новобрачных, они еще месяц оставались в Бордо, и за это время весь свет вновь перебрался в столицу. Уверившись в том, что все знакомые разъехались, они опубликовали в мэрии брачные объявления о женитьбе Раймона Вентру, торговца скотом, с некоей Жанной Ленгле восемнадцати лет, сиротой. Невеста заручилась согласием своего опекуна Эдмона д’Эспрэ, проживающего в Париже и представленного в Бордо одним из своих коммивояжеров. Последний выполнил миссию свидетеля вместе с продавщицей цветов, у которой невеста пристрастилась покупать фиалки.

Отдавая дань крестьянской традиции, Вентру хотел венчаться в церкви, но Файя воспротивилась этому: «Надо будет исповедаться. А я не хочу исповеди!» Это напоминало каприз, тем не менее он уступил.

Две недели спустя они начали обустраиваться в Париже, где Вентру собирался продолжать свои торговые спекуляции.

Шел январь 1915 года — как раз в это время в газетах начали появляться первые сообщения о погибших авиаторах.