Царица без трона - Елена Арсеньева Страница 42

Не прошло и месяца, как Годуновы узнали,сколько стоит эта народная клятва…

Марья Григорьевна, совершенно как ее золовкаИрина в 1598 году, от престола отказалась – только не в пользу брата, а впользу сына. Федор взошел на царство, но всеми его поступками руководилавластная мать. Она-то и надоумила его сменить воевод Шуйского и Мстиславского,которые бездействовали под Кромами, открыв самозванцу путь на Москву, а взаменпоставить Басманова. Петра Федоровича призвали пред царевы очи, и Федор Борисовичподтвердил клятву отца: отдать ему в жены Ксению, если Самозванец будет убит, аМосква спасена от польской угрозы.

Молодой, честолюбивый, окрыленный блестящимбудущим, Басманов стремглав ринулся в ставку… чтобы спустя месяц сдать ДимитриюКромы, вместе со всеми войсками перейти на его сторону и открыто провозгласитьего законным русским царем. А Федора Годунова, значит, заведомо обречь напоражение и погибель.

Басманов вступил в сношения с Димитрием, и 7мая все было готово с двух сторон. Рано утром Басманову следовало повелетьсхватить в палатках и перевязать всех полковников и капитанов, как русских, таки немецких, наемных, и провозгласить: «Боже, сохрани, Боже, пособи ДимитриюИвановичу, царю всея Руси!» Каким бы диковинным и невероятным ни казался этотплан, однако же он был осуществлен, ибо на то, очевидно, было Божьесоизволение.

И вот новое русско-польское войско вошло встолицу… И вот со дня на день, а может, даже с часу на час здесь ждутСамозванца… Князья Голицыны с дьяком Сутуговым ворвались в Кремль, выгналиГодуновых из Грановитой палаты, где они с образами в руках, словно со щитамипротив народной ярости, с волнением ожидали вестей. Завидев вошедших,мать-царица, растеряв всю свою гордыню, начала униженно рыдать перед народом.Годуновых не тронули ни пальцем, только вывезли из Кремля – на водовозныхклячах, в простой колымаге, под охраною. Годуновы уж думали, пришел их час: наПоганую лужу везут, головы рубить по приказу незаконного государя, –однако их доставили в старый дом, где некогда, еще во времена царя ИванаВасильевича, жил Малюта Скуратов, откуда выходила замуж за Бориса Годунова дочьМалюты, Марья Григорьевна.

Царскую семью согнали в горницу да там изаперли, поставив под окнами поляков.

– Верно, свои отказались против законногогосударя пойти, которому присягали? – приободрился было Федор. –Верно, одумались? Спохватились? Глядишь, взбунтуются против ляхов, освободятнас?

Но через минуту увидел под другим окном уже неполяка, а стрельца с курносой русской рожей – и едва сдержал злые слезы:

– Матушка! Что же это? Конец всему?!

Марья Григорьевна молчала, и чуть ли невпервые на ее грозном, даже свирепом лице появилось растерянное выражение. Онавяло блуждала глазами по горнице, не задерживаясь ни на чем взором, толькоиногда издавала вдруг громкое стенание, а темные глаза ее принималиполубезумное выражение. Да, нынче поддержки у матери было не сыскать…

Федор поглядел на сестру. Как ни странно, онадержалась спокойнее всех остальных Годуновых: как села в уголке на лавку, так исидела там, поджав под себя ноги и не меняя неудобного положения, хотя ноги,должно быть, давно затекли. Спокойствие Ксении было спокойствием почтисмертельного оцепенения, и Федор подумал, что лучше бы она рыдала, кричала,рвала на себе волосы. Тогда ему не так стыдно было бы своей немужской слабости,своего немужского страха.

«Что ж ты, батюшка, право?! – подумал сдетской обидой, глотая слезы. – Коли взялся убивать того мальчишку вУгличе, так убивал бы до смерти, чтоб не только его, но и все слухи о нем вмогилу зарыть! Что теперь с нами со всеми станется?!»

Что станется? Нетрудно угадать. «Vae victis»,что означает: «Горе побежденным…», – эти слова, по свидетельству ТитаЛивия, произнес вождь галлов Бренн после его победы над римлянами.

Ладно, если сразу убьют. А если мучить станут?Пытать, как государевых преступников? Совершенно так, как пытали по отцовскомуприказу двух посланников от Димитрия? О, кабы именно в сей миг осуществиласьзадумка отца! Кабы в сей миг грянуло взрывом в Кремле! Может быть, их мучители всесгинули бы? И Самозванец, убедившись, что отеческий дом предков не принимаетего, отступился бы от своих планов, воротил бы власть царю Федору?..

Нет, это все мечты пустые. Скорее всеговорвется сюда пьяная орава, набросится, дыша сивушным духом…

Он забился всем телом, когда отворилась дверь.

Но не толпа вломилась – вошли только трое.

Голицын, узнал Федор. Это князь ВасилийГолицын!

– Сударь мой, Василий Васильевич! –воскликнул царь – и осекся, вспомнив, что перед ним – ближайший пособникСамозванца.

Двое появившихся с ним тоже выгляделиотвратительно. Один какой-то татарин косоглазый, другой угрюмый, зыркаетисподлобья. Федор смутно припомнил, что этот последний – Мосальский-Рубец,смоленский воевода. Тоже князь, как Голицын, тоже Василий – и тоже предатель!

Федор резко отвернулся к окну, чтобы не видетьизменников. Тошно глядеть на таких, недостойны они государева взора!

Вдруг раздался крик. Федор оглянулся. Голицыни Мосальский-Рубец подступили к Ксении, схватили ее за руки, стаскивали славки. Она переводила с одного на другого испуганный взгляд и как-то вялопыталась вырваться, беззвучно шевеля губами и с трудом удерживаясь на затекших,подгибающихся ногах.

– Оставьте, ироды! Куда вы ее?! –сорвалась с места Марья Григорьевна, но на ее пути встал смуглый, с татарскимлицом. Вроде бы легонько повел рукой, а дородная, кряжистая Годунова отлетела кстене. Упала и едва поднялась.

– Лихо, Андрюха! – усмехнулсяГолицын. – Вижу, и без нас справишься?

– А то! – кивнул Андрюха. –Долго ли умеючи. Вы, глядите, с девкою не оплошайте, не то государь спросит свас.

– А ты не пугай, и без тебяпуганые, – огрызнулся Мосальский-Рубец. – Мне государь приказотдавал, мне перед ним и ответ держать!

«Какой это я приказ ему отдавал? –растерянно подумал Федор. – Когда?! В уме ли он?»

И вдруг до него дошло, что, говоря о государе,они имеют в виду не его, законного русского царя Федора Борисовича Годунова, адругого человека. Самозванца, Гришку-расстригу, Лжедимитрия! По его приказу онизаперли царскую семью в горнице старого дома, по его приказу тащат куда-тоКсению… Куда? На позор? На смерть?!

– Пустите меня! – истошно закричалавдруг Ксения. – Мы вместе… не разлучайте!

Она дернулась с такой силой, что вырвалась измужских рук, и кинулась к матери. Забилась за ее спину, глядела на князейумоляюще: