Искушение сирены - Тесса Дэр Страница 42

София насчитала шесть ударов корабельного колокола, прежде чем мистер Грейсон, вздрогнув, очнулся. Он изумленно поднял на нее глаза и покраснел, словно его застали за тем, чего ему делать не следовало.

Она улыбнулась.

Потирая глаза, он поднялся на ноги.

— Мисс Тернер, вас не шокирует, если я сниму рубашку?

София почувствовала укол разочарования. Когда же он перестанет держаться с ней с этой напускной вежливостью, так старательно сохраняя дистанцию? Сколько же сказок о пылких свиданиях должна она рассказать, чтобы он понял, что она не менее порочна, чем он, только менее опытна? Может быть, пришло время принимать более решительные меры?

— Конечно же, снимайте. — Она скосила глаза и бросила на него дерзкий взгляд. — Мистер Грейсон, я не невинная школьница. Вам придется много стараться, чтобы шокировать меня.

Его губы изогнулись в полуулыбке.

— Я хорошенько над этим подумаю.

Она, глядя на него лукавым взглядом, неторопливо, подбирая необходимый оттенок, смешивала на палитре краски.

Дрожь, теперь уже не приятно щекочущая, а до боли возбуждающая, пробежала по телу Софии. Ее щеки загорелись, она опустила глаза, потом заставила себя встретиться с ним взглядом. Сейчас не время терять храбрость. Ничто не способно так повлиять на намерения мужчины, как ревность.

— Однажды Жерве целый день продержал меня обнаженной, чтобы расписать меня.

Он удивленно раскрыл глаза:

— Наверное, вы хотели сказать, что он писал вас обнаженной.

— Нет, Грей, вы не поняли. Он рисовал на моем теле. Я сняла одежду и легла на постель, а он, взяв кисти, начал покрывать меня краской. Жерве назвал меня своим совершенным чистым холстом. Он нарисовал лиловые орхидеи вот здесь, — она пальцем показала на грудь, — а вниз вилась виноградная лоза… — Ее пальцы скользнули вниз, и София заметила с восторгом, как его глаза проследили за ее рукой. — Я притворилась, что простудилась, и целую неделю отказывалась принимать ванну.

На его лице отразилась борьба желания с гневом ревности, однако он оставался недвижимым, словно мраморная скульптура. Что же может заставить этого мужчину перейти к действиям? Она сдула завиток волос с лица и кивком показала на его руку:

— Вы не передадите мне этот маленький горшочек с красной краской?

Он нахмурился и посмотрел на разбросанные кусочки пигмента.

— Которая красная?

— Вермильон. Под вашим локтем. Вы на нее смотрите.

— Эта? — Он подал ей горшочек с коричневым Ван Дейка.

София швырнула палитру на стол и сама потянулась за красной краской.

— Если не хотите мне помогать, так и скажите. Незачем дразнить.

— Успокойтесь, моя дорогая. Я не собирался вас дразнить. Похоже, я вижу цвета не так, как видит большинство людей.

— Но это же ужасно!

Он рассмеялся:

— Постойте, милая. Задержите вашу кисточку, прежде чем вы изобразите меня мучеником или страдальцем. Я ведь не слепой. Я очень ценю искусство. А что касается различения красок… Мне не нужно знать, какого цвета ваши глаза — голубые или зеленые, лавандовые или карие, чтобы понять, что они прелестны.

— Лавандовых глаз не бывает.

— Разве? — Он поймал ее взгляд и не отпускал его. — А ваш наставник когда-нибудь говорил вам о том, что когда зрачки расширяются, — вот как сейчас, — ваши глаза становятся подобны двум цветкам, которые только начинают распускаться?

Она склонила голову, смешивая на палитре капельку свинцовых белил с хром-кобальтом, который так хорошо передает цвет изменчивых океанских волн. Он наклонился еще ближе, его голос звучал, словно гипнотический шепот.

— И мне нет необходимости знать цвет ваших волос, чтобы увидеть, что они гладкие и блестящие как шелк. Мне не нужно знать, желтые они, рыжие или цвета осеннего леса, чтобы осязать их своими пальцами. — Открыв свою книгу на отмеченной странице, он продолжил: — И лучше не начинать говорить о ваших губах, дорогая. Если бы я рискнул определить их настоящий оттенок — карминово-красный, розовый или кошенилевый, — я вряд ли смог бы сосредоточиться на чем-то еще.

Он перевернул страницу и замолчал.

София сверлила взглядом свой холст. Стук собственного сердца громко отдавался в ее ушах. Бисеринки пота стекали между лопаток, горячее зудящее желание нарастало между ног.

Черт бы побрал его! Он понял, что она дразнит его своими рассказами. И теперь вот сидит здесь и с почти скучающим видом произносит дразнящие реплики, явно пытаясь смутить ее. Это напоминает игру в карты, и он только что поднял ставки.

София улыбнулась. Она всегда выигрывала в карты.

— Чепуха, — спокойно сказала она, отложила в сторону палитру и сложила руки на столе. — У вас довольно интересная форма носа.

Его губы слегка искривились в усмешке.

— В самом деле?

— Да.

Она наклонилась вперед, так что ее грудь коснулась сложенных рук. Его взгляд опустился, затем он быстро поднял глаза и посмотрел ей в лицо.

— Легкая горбинка на вашей переносице определенно говорит о вашей способности бросать вызов кому угодно. И чему угодно.

— Неужели? — Он опустил голову и уставился в книгу. София смотрела на него, выжидая, прежде чем он поднял руку и потер переносицу. Вполне удовлетворительный прогресс.

— Однажды во время одного из моих уроков с Жерве я пыталась рисовать скульптуру Микеланджело «Давид», точнее, я пыталась ее срисовать с гравюры в книге. Но мне никак не удавались мускулы руки этого библейского героя, пока Жерве не взял мою руку и не провел моими пальцами по каждому бугорку и сухожилию своей руки.

— Вы опять о нем?

Грей с шумом захлопнул книгу и, отбросив ее в сторону, с вызовом посмотрел на Софию. Мрачная напряженность его взгляда заставила сердце Софии на несколько мгновений остановиться. Она медленно протянула руку к его лицу.

— Вот так. Теперь не двигайтесь.

Когда она коснулась пальцем его переносицы, Грей, обреченно вздохнув, закрыл глаза. Намеренно медленно она кончиком пальца провела по неровному, медно-бронзового цвета изгибу. Его дыхание стало хрипловатым. Наконец София отняла руку. Он не стал открывать глаза.