Возвращение - Даниэла Стил Страница 42

Что ни говори, а октябрь выдался удачным: теплым, богатым навстречи и полным дел. Саманте повезло со школой, а я хоть и не сумела полюбитьНью-Йорк, но была близка к этому. Во всяком случае, не просто привыкла. Городблаговолил ко мне и всячески старался угодить. Пора листопада всегда приходит вНью-Йорк неожиданно и длится недолго, но это заставляет относиться к ней сособенной нежностью. Тот, кто в это время уезжает из города, навсегдазапоминает его в золотистых тонах; тот же, кто остается, видит грязь, слякоть,а потом, летом, мирится с вонью и ужасающей духотой. Но в пору листопадаНью-Йорк прекрасен — красный, золотой, бурый, ясный, ветреный, бодрый; улицыстановятся чище, люди ступают по ним, как будто маршируя; всюду царит запахжареных каштанов; в уик-энд город заполняют толпы молодых людей (хотя здесь хватаети своей красивой молодежи), которым некуда податься, поскольку лето ужекончилось, а кататься на лыжах еще рано. Это мое любимое время года, и если вмоем сердце есть уголок и для Нью-Йорка, то только благодаря листопаду:двум-трем, от силы четырем неделям в конце осени.

На этот раз город расщедрился вдвойне. Эти волшебные неделибыли живее, бодрее и прекраснее, чем когда-либо. Нью-Йорк всегда напоминал мнепотрепанную потаскушку, не слишком привлекательной внешности, которая время отвремени бывает в хорошей форме. Именно такой порой был для Нью-Йорка октябрь.

Мы с Гордоном виделись два-три раза в неделю, частенькозаходили в какое-нибудь «приличное место», иногда встречались после работы иобедали либо у него, либо у меня дома. В середине месяца мы сложились, порылисьв записных книжках и устроили вечеринку. Было шумно и весело, собралась кучалюдей, среди которых попадалось множество прелюбопытных типов. Впрочем, такпроходит в Нью-Йорке большинство вечеринок.

День Гордона был расписан по минутам, да и у меня хваталодел, поэтому нам не грозило наскучить друг другу.

Все это было не слишком обременительно и постепенно входилов свою колею, как и погода. Жизнь продолжалась.

Прошел День Всех Святых [13], принесшийСаманте богатую добычу. Подарки ждали ее и дома, и у Гордона. Он пригласил ее ксебе, чтобы подразнить соседей, и это доставило Сэм огромное удовольствие. Стех пор они с Гордоном стали закадычными друзьями.

День благодарения мы договорились скромно отметить у менядома, и я уже собиралась уходить с работы жарить индейку, когда в кабинетераздался звонок. Это была Джулия Вейнтрауб.

— Хай! Я поговорила с доктором. Похоже, вы обеспеченыработой по крайней мере еще на месяц. Вот свинство! Впрочем, я не жалуюсь.Неплохо в кои-то веки отдохнуть, а здесь к тому же есть парочка симпатичныхмолодых врачей. Старому хрычу Джону Темплтону до них далеко. — Несмотря нашутливый тон, чувствовалось, что она расстроена. Не так уж весело лежать наспине со всеми этими скобками и вытяжками, и никакие молодые врачи тебе непомогут. Я бы охотно променяла их даже на общество Элоизы Фрэнк. Бедная Джулия.

— Вы еще не разговаривали с Джоном?

— Да, я звонила ему. С минуты на минуту он вызовет васна ковер и сообщит приятную весть.

— Бросьте, вы прекрасно знаете, как здесь ждут вашеговозвращения. Нет проходу от расспросов, когда вернется Джулия. — Янесколько преувеличивала, но решила, что это пойдет на пользу.

— Вранье. Но слышать приятно. Я видела гранкипоследнего номера. Ваши материалы мне понравились. Так что, когда меня отсюдавыпустят, я могу остаться без работы… — Похоже, это ее всерьез беспокоило.

— Теперь вы сами врете, леди. Я здесь девочка напобегушках, и то временно. Если это успокоит вас, могу умыть руки и надетьбелые перчатки. — Тут она рассмеялась и стала похожа сама на себя. —Слушайте, серьезно, что говорят врачи? Есть улучшение?

— Не знаю. Они мало что сообщают. Насколько мнеизвестно, им придется кое-что перештопать. Это означает хирурга-ортопеда иновую операцию, что мне совсем не по душе. Как минимум четыре недели коту подхвост. Полная депрессуха. — Именно так она и выразилась.

— Ну, выше нос! Может, лучше отмучиться разом, чемвернуться в больницу через полгода. Так что не расстраивайтесь. Вы ведь нехотите, чтобы я из-за вас заработала геморрой? — Джулия фыркнуласнова. — Я зайду к вам в конце недели и расскажу все новости… Кстати, выпомните симпатичное кресло в приемной у Джона?

— Ага…

— Так вот, я слышала, что вчера днем Люциус Барклитрахнул на нем Элоизу. — Люциусом звали младшего редактора отделакосметики. Однако это не вызвало бы гнева даже у сторонниц борьбы за женскоеравноправие. В Люциусе не было ничего мужского. Абсолютно ничего.

Шутка возымела действие. Джулия зашлась от хохота.

— Ой, перестаньте!.. Мне больно смеяться… — В трубке раздалисьфырканье и отрывистый смешок. — Вы все перепутали. Мне уже рассказывалиэту историю: не Люциус трахнул Элоизу, а она его. — Тут мы обе покатилисьсо смеху.

— О'кей, Джулия, как хотите, а в уик-энд я вас навещу.Что-нибудь принести вам?

— Да. Мужика поздоровее.

— А на что же вам тогда молодые врачи? Слушайте,оставьте хоть одного на мою долю! Не залеживайтесь, Джулия, мы соскучились повас. Я жду не дождусь, когда наконец сбагрю вам эту работу. Мечтаю пополнитьсобой ряды безработных.

— Не прибедняйтесь. Ишь, размечталась: шесть месяцев!Если вы рассчитываете, что я проваляюсь здесь полгода, то сильно ошибаетесь.Поэтому не вздумайте бить баклуши… Ладно, до встречи… Эй, Джиллиан… Спасибо.

— Не глупите. Спасибо вам. И давайте обойдемся безсантиментов, а то я сгорю со стыда. До встречи… Берегите себя.