О рыцарях и лжецах - Татьяна Веденская Страница 41

– Я не хочу изменить мужу. Я просто не знаю, почему мне не хочется говорить с Капелиным о моем муже. А с другой стороны, почему я вообще должна говорить с Капелиным о своем муже?

– Потому что тебе не врали, а ты врешь, – меланхолично произнесла Майя, вываливая корм в миску, которую она достала из-под кухонного шкафа. Тоже прятала на время визита.

– Я не вру. Я просто молчу.

– Недоговариваешь, – согласилась она. – Но недоговариваешь весьма важные вещи. Что ты замужем. Что ты замужем меньше года. Хотела сказать, что ты любишь мужа, но как-то язык не повернулся. Что, кстати, это за чувство, которое ты испытываешь к своему мужу? Я не знаю, как его определить, а ты знаешь? Как психолог, с профессиональной точки зрения?

– Я не говорила тебе, что ты – крайне неприятный человек?

– Ты не говорила, но я и сама знаю, – пожала плечами Майя. – Думаешь, почему Костик ко мне только сейчас решил переезжать? Ведь вдумайся, человек каждый месяц платит приличные деньги – тридцать с лишним тысяч, на секундочку, чтобы жить отдельно, в то время как у его девушки есть двухкомнатная квартира. А он думает, решает. И ведь не уродина ж я.

– Совсем не уродина, – согласилась я. – Ты вообще хороша, бела и стройна, как Снегурочка. Хоть сейчас через костер прыгать. У тебя просто характер…

– Согласна. Взять хотя бы твоего мужа, ваш союз основан на ложных постулатах…

– Не надо брать моего мужа и не надо трогать наши постулаты. Черт с ними, с постулатами, я не хочу говорить Капелину, что я замужем. Я хочу поехать кататься в Крылатское на санках. Я хочу машину времени, вернуться назад, в прошлое, когда был жив папа и мама не выходила замуж непонятно за кого, непонятно зачем, и Файка не была такой до нелепого успешной и счастливой. Быть успешной и счастливой – это не ее, знаешь ли, призвание.

– А чье? Твое?

– И не мое, но не ее – точно. Я хоть вроде как стремилась всю жизнь к счастью и гармонии, а Файка всегда ждала конца света. А тут знаешь, что она мне сказала давеча?

– Что ее уже вот-вот Апрель бросит? Не далее чем в апреле? – хохотнула Майя.

– Она сказала, что, может быть, тоже родила бы! – сказала я.

– Да ты что!

– Вот и я о том же. Она родит от своего Апреля красивых маленьких апрелят с зелеными глазами и замуж выйдет, а Игорь будет приносить ей домой мешки с джинсовыми пеленками от Версаче и новенькие коляски на дистанционном управлении. И все у них будет хорошо. Несмотря на Анну.

– А кто такая Анна? – заинтересовалась Майка.

– Да неважно. Это их Юрка Молчанов, но с другой стороны. Темное прошлое со стороны жениха.

– Темное прошлое – это интересно, – улыбнулась Майя, но я наконец нашла в себе силы и заткнулась. Если с ложью я еще как-то могу смириться, то зависть мне не потянуть. Я не хотела завидовать сестре. Я просто не хотела рассказывать Капелину о том, что я замужем.

Я вернулась домой, достала из коробочки свое обручальное кольцо, посмотрела на него – тоненький золотой ободочек, самый дешевый вариант из всех возможных. Мы женились на то, чем располагали, вкупе с деньгами наших родственников, мы экономили на всем. В самом деле, что случилось со мной? Я столько лет стремилась к этому, мечтала о том, что все наладится, что мы с Сережей будем жить пусть не счастливо, но хорошо. По крайней мере, нормально. По-человечески.

Я родила ему двоих детей.

Он попал в сложнейшую жизненную ситуацию, и я не могу, не должна даже думать о том, чтобы оставить его. В радости и в горе, так? Достаточно просто надеть кольцо на палец. Можно даже ничего не говорить.

Боже упаси, я не собиралась изменять мужу. Пусть даже Майка и сказала, что это было бы лучше всего. Изменить уже – и успокоиться. Нет, я не хотела успокоиться, мне нравилось то, что я была беспокойна. Я не планировала никому изменять. Я просто не хотела говорить ничего Капелину. И я не собиралась анализировать это свое нежелание. Я воспользовалась «пятидесятой поправкой», не желая свидетельствовать против самой себя. В конце концов, для чего еще существует на свете самообман?

Я положила кольцо на место и написала Файке – через шифрованный самоуничтожающийся чат, конечно, – что жду ее у себя. И что дети спят, так что нечего там звонить и все такое. Раз уж у тебя есть ключ – пользуйся им.

Через час с небольшим сестра зашла в квартиру. Я стояла в коридоре и ждала ее. Мы с ней молча кивнули друг другу в прихожей. Фаина сбросила сапоги, не наклоняясь, – как в детстве, потрясывая по очереди каждой ногой. Она так и не отучилась от этой дурной привычки, и ее сапоги приземлились у противоположных стен. Скопище дурацких привычек, а не человек. Ничего-то в ней не меняется.

Это хорошо.

– Я говорила с мамой, ты знаешь? Она спрашивала, приду ли я в воскресенье к ним на чай. Они хотят устроить что-то вроде перемирия, хотят выкурить с нами трубку мира.

– Но мы же вроде не курим!

– Я тоже ей это сказала, а она ответила, что это – только потому, что она слишком хорошо нас воспитала. Вообще я не понимаю, почему она ведет себя так, словно это не она, а мы в чем-то виноваты, словно это мы забыли о папе и наплевали на память о нем. Но еще более странно, что она заявила, будто у нее есть совершенно железный аргумент, почему она должна обязательно выйти замуж за Этого Своего…

– И какой же это аргумент? – поинтересовалась я.

Фая остановилась около ванной комнаты, посмотрела на меня, подмигнула и громко продолжила:

– А черт его знает. Она сказала, чтобы узнать, мы должны прийти к ней на это чайное перемирие, должны там себя прилично вести, здороваться с Этим Ее… называть его по имени и даже улыбаться.

– Еще и улыбаться? Это ни в какие ворота!

– Именно! Я приду, конечно, но предлагаю принести с собой большую фотографию папы, ту, что висит у тебя в детской, и прямо так двигаться, фотографией вперед на Этого Ее…

– Хорошая мысль, – я нырнула в ванную вслед за Фаей. Она включила воду. Я забралась на стиральную машину и уселась поудобнее. Мы действовали очень синхронно, мы становились все лучше в этих играх.

Фая потрогала воду – она была горячей, и зеркало в ванной моментально начало запотевать. Она переключила воду на холодную и вытерла руки. Затем она раскрыла свой рюкзак и достала оттуда стопку неаккуратно сложенной и скомканной бумаги. Вода текла с равномерным гулом. Шпионы, блин. Это Файка предложила говорить в ванной, под шум текущей воды. Как в голливудских блокбастерах. Чтобы, если нас вдруг прослушивают, наши разговоры не услышали бы.

– Дети не проснутся? – спросила Фаина заговорщицким тоном.

– Не должны. Ночь уже. У нас с ними давно уже договор. Они мучают меня днем, но оставляют в покое ночью. Если кто-то нарушает договор, я превращаюсь в ведьму. А никто не любит, когда я превращаюсь в ведьму.