Месть по-французски - Энн Стюарт Страница 41

«Но я не сдамся, — думала Жаклин. — Нет, я никогда не сдамся. И пока мне не отказали разум и язык, я буду бороться с ним».

— Не смей, — сказала она. — Не приближайся ко мне.

Ее слова, точнее, их полная бессмысленность, так удивили его, что он остановился. Если бы ей удалось столкнуть его в котел с горячей водой, у нее еще, может, и был бы шанс.

— Да что ты говоришь?! — откликнулся он. — Можно подумать, что твои слова что-то значат!

— Не думала, что насилие входит в число твоих любимых занятий. Я, конечно, всегда знала, что ты ничтожество, но не до такой же степени!

— Я ни разу в жизни никого не изнасиловал, — сказал Николас, медленно приближаясь к ней. — Пора испытать, что это такое. Впрочем, я думаю, что до этого дело не дойдет.

Жаклин буквально взорвалась от бешенства:

— Думаешь, что я сдамся добровольно? Ты что же, такой дурак, что решил: стоит тебе до меня дотронуться, и я растаю от восторга?

— Нет. Но я знаю, что ты разумна и понимаешь, что я намного сильнее тебя. Не стоит тратить время на сопротивление. Еще и потому, что, как я понял, девственность потерять тебе уже не грозит.

Она подхватила его издевательский тон:

— Вы хотите сказать, что сомневаетесь в моей невинности? Да как вы смеете, сэр?!

— Ты бы не смогла выжить в Париже, если бы осталась девственницей. Но мне это, надо сказать, совершенно безразлично.

— Рада, что вы по-прежнему удостаиваете меня своим вниманием, — сказала она.

От котла уже начал подниматься пар. Еще несколько минут — и вода закипит. А Блэкторн стоит уже совсем близко…

— По всей видимости, твой опыт не располагает тебя к подобного рода удовольствиям, — усмехнулся он. — Я же вижу, ты сама с собой борешься, когда я просто прикасаюсь к тебе.

— Я борюсь с тобой!

Он пожал плечами и издевательски улыбнулся.

— Как тебе будет угодно. Можешь внушать себе все, что тебе заблагорассудится. Например, что твои стоны — на самом деле стоны протеста. Что твое тело прижимается к моему просто в конвульсиях отвращения. Что ты целуешь меня лишь потому, что должна это делать.

Вода почти уже кипит. Жаклин подошла ближе к очагу, надеясь, что это выглядит естественно: повариха хочет проверить, скоро ли будет готова пища.

— Не смей меня трогать! — злобно сказала она, с отчаянием понимая, что котел слишком тяжел и она не сможет его поднять.

— Да мне стоит только до тебя дотронуться, и все — ты готова. Проверим?

Блэкторн подошел совсем близко. Кровать была у него за спиной. Сейчас он опрокинет ее навзничь и быстренько разделается с ней, как тот мясник в Париже.

— Только тронь меня, и я тебя убью!

Она может, по крайней мере, опрокинуть котел и обварить ему ноги. Заодно и себе, но что же делать. Убежать, пока он не опомнится, она все равно сумеет.

— Ты уже говорила это бесконечное число раз, — терпеливо сказал он. — А может, это того стоит?

Жаклин поняла, что ждать больше нечего. Нагнувшись, она наклонила котел… и в следующую секунду ее запястье сжала железная рука.

— Ну все, хватит, дорогая.

— Это будет насилие! — воскликнула она с яростью.

— Нет, — сказал Блэкторн, — не будет.

Она выдержала его поцелуи. Выдержала, когда он, бросив ее на кровать, накрыл ее своим сильным телом. Выдержала прикосновение его рук к своей груди, выдержала жесткость его возбужденного тела. Но она не сумела выдержать его неожиданную мягкость, медленно разгоравшийся в ее собственном теле жар, проклятую нежность, которой расцветало ее сердце.

Николас приподнял голову и посмотрел на нее сверху, сверкнув в темноте глазами:

— Как видишь, Жаклин, никакого насилия.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и она поняла, что, если его губы вновь коснутся ее губ, она пропала. Жаклин отвернула голову, удивляясь тому, что ее горло сжалось, а глаза стали жечь слезы.

— Если ты это сделаешь, — сказала она, — я не буду пытаться убить тебя.

Его улыбка была невыносимо самодовольной:

— Я так и думал.

— Я убью себя!

Это остановило его — по крайней мере, на какой-то момент. Она явно не притворялась, сказала то, что думала. Ему хватило ума понять это.

— Ну что за мелодрама! — сказал он уже спокойно. — Мы ведь выяснили, что ты уже однажды пыталась это сделать, но у тебя ничего не получилось. А кроме того, что скажет на это твой католической бог?

— Мой католический бог умер на гильотине. Я — настоящее дитя революции. Я не верю больше в бога. В любом случае, если загробная жизнь существует, она должна быть лучше этой. Если ты не остановишься, я вскоре это выясню.

— Я могу помешать тебе.

Жаклин покачала головой:

— Тебе по силам не дать мне убить тебя. Но не допустить, чтобы я убила себя, будет гораздо труднее. Ведь остаются обрывы, реки, океан. Я могу выпрыгнуть на ходу кареты, могу убить себя ножом, и ты не успеешь мне помешать. Нужно только правильно ударить им. Ты не можешь помешать мне.

Блэкторн по-прежнему не двигался. Его руки все еще лежали у нее на груди, но не ласкали ее. Взгляд ничего не выражал.

— Почему ты думаешь, что мне это не безразлично?

Жаклин поняла, что победила, и горько улыбнулась.

— Я так не думаю. Но это не так уж будет безразлично для твоей совести, как бы мало у тебя ее ни было. Мысль обо мне будет преследовать тебя по ночам и в конце концов сведет с ума.

— Моя дорогая Жаклин, — сказал он устало. — Ты и так преуспела в этом. И я не уверен, что дело того не стоит.

Блэкторн приблизил губы к ее губам, влажным и раскрытым, поцеловал ее медленно и ласково, а ей захотелось заплакать от стыда и печали. Жаклин подняла руки, чтобы оттолкнуть его, хотя и знала, что это бесполезно. Вместо этого ее руки обвились вокруг его шеи, и впервые в жизни она вернула мужчине поцелуй.

Это было нечто удивительное! Ей показалась, что она вся растворилась в этом поцелуе; ничего более интимного она не чувствовала во время своих вынужденных совокуплений. Ей хотелось, чтобы это не кончалось никогда, длилось вечно…

— Эй! — прозвучал, как сквозь сон, голос Тавернера. — Блэкторн!

— Иди отсюда, Тавви! Уйди к чертовой матери! — крикнул Николас, даже не оглянувшись на своего слугу. — Уйди!

— Прошу прощения, но не могу. У нас беда. Не время заниматься пустяками.

На какой-то момент Николас погрузил свое лицо в ее волосы, пытаясь овладеть собой. Затем он соскочил с кровати, а Жаклин сжалась в комок — комок стыда и несчастья.

— Ну, погоди! — прорычал он. В его голосе была та же ярость, которая владела им, когда он бросился на нее.