Что мне делать без тебя? - Ирина Лобановская Страница 41

Но Эмма продолжала преданно любить Олесю и хранить добрые воспоминания о Валерии. В конце концов, никто не хотел сделать ничего плохого. Люди просто мечтали быть счастливыми. Естественное и законное желание… И сложилось так, как сложилось…

Олеся обладала странной особенностью, переданной, очевидно, ей по наследству Глебом: ее почти все любили, в том числе и женщины. Трудно сказать, почему: то ли из-за ее предельной искренности, то ли из-за вечной неудачливости даже в самых удачных вариантах. Люди тяготеют к несчастным: их можно жалеть и опекать, им нужно помогать и сострадать. А женщины способны забыть и простить что угодно, кроме счастья — оно не прощается никогда и никому.

Порой Эмма подозревала, что ее дорогая и любимая подружка умело и тонко играет на самых податливых и нежных струнах человеческих душ. Она легко добивалась сочувствия несколькими фразами и постоянно пользовалась своим положением разведенной женщины с ребенком.

Были ли Олеся и Валерий жестоки к Эмме? Этот вопрос ей даже не приходил в голову. Добрая, безотказная и доверчивая, Эмма рассматривала их встречу как непреложный, свершившийся без всякого их участия факт. Что они могли сделать? Не любить? Не мечтать о счастье? Да кто на такое способен…

Люди должны искать гармонию. Обязаны. Не получится с одним — ищите следующего… До бесконечности. И у каждого в жизни бывает свой, иногда единственный шанс на любовь. Он был у Валерия с Олесей. Что поделаешь, если они не сумели им правильно воспользоваться…

Эмма не хотела быть виноватой ни в чем. Не желала брать на себя ответственность за чужие несчастья.

После внезапного отъезда, скорее, бегства Валерия, когда его школа оказалась на грани катастрофы и родители уже всерьез подумывали о переводе детей, Эмма, неожиданно для многих, сумела все сохранить. В школе Малахова остался высокий, известный всему городу уровень преподавания, прежняя удивительно теплая, на редкость дружеская атмосфера, свобода и легкость отношений… Правда, никто не подозревал о степени такой свободы, втайне добравшейся до самого предела… Но это частность.

Эмму любили ученики и учителя. Понимая, что никто лучше нее не сможет сейчас продолжить дело, начатое Малаховым, они просили утвердить на место директора его жену. Пока хотя бы временно. В округе сначала согласились на подобную замену с трудом, в порядке эксперимента. Но он вполне удался. И только один Семен знал, каких нравственных и физических усилий это стоило его матери.

Внешне Эмма осталась все той же неаккуратной и заботливой толстухой, искренне привязанной к детям и Олесе, которая бродила в первые дни после Рождества по школе как потерянная, глядя перед собой ничего не видящим взглядом. Казалось, она не замечала Полины и Карена, выбивавшегося из сил, чтобы разрядить обстановку. С Глебом Олеся не виделась, Эмму пыталась избегать, хотя сделать это было невозможно.

"Она не может больше плакать, — с жалостью глядя на Олесю, думала Эмма. — Значит, с ней совсем плохо. Может быть, позвонить Витковскому?"

К телефону подошла Юрате, которая явно насторожилась, услышав незнакомый женский голос. Она немного поколебалась, но ступить на путь обмана не решилась и позвала Глеба.

— Витковский слушает! — пророкотал в трубку поэт.

— Глеб Иванович, — не очень уверенно начала Эмма, — это Малахова… Я прошу прощения за неожиданный звонок, но я хотела бы с вами встретиться. Дело касается Олеси. Она очень меня беспокоит.

— Олеся… — недовольно повторил Глеб. — Она тоже меня беспокоит, но, в конце концов, каждый должен прожить свою жизнь! Олеся никогда не желала меня слушать, а теперь расплачивается за собственные ошибки. Эмма, дорогая, не нужно запрещать искупать свои грехи! Ты ведь прежде никогда не лезла в чужие дела. Я уважаю тебя за это безгранично, хотя отказываюсь иногда понимать — нельзя быть до такой степени безропотной! Ну, и теперь тоже не стоит мешать Олесе страдать, пусть в полной мере насладится, до конца насытится своим страданием — таков характер! Только тогда она сможет успокоиться и заняться собой, дочкой и работой. Иначе ничего не получится, так что ты даже не пробуй что-то изменить, Эмма, дорогая! Вон моя литовочка надула губки, услышав слово "дорогая". Она всегда обижается, когда я общаюсь с женщинами. По ее мнению, самое лучшее, чтобы она представляла прекрасную половину человечества в единственном числе. Что-нибудь слышно от Валерия?

— Ничего, — отозвалась Эмма. — Я думаю, он больше не будет писать. Я послала на адрес тети Лизы два письма, но никто не ответил. Продолжать нет смысла.

Глеб невесело хмыкнул.

— Да, наверное… Ну, а как этот ваш мальчик… — Витковский выразительно и недобро помолчал, — Карен Джангиров, кажется? Он все еще ходит за Олесей?

— Карен прекрасно учится, — ответила Эмма. — Он гордость школы. Весной он ее окончит. Все остальное меня не касается.

— А напрасно! — неожиданно взорвался поэт. — Совершенно напрасно тебя это не касается! Нельзя быть такой безответной, робкой мокрой курицей! Так можно дойти до любой глупости! А Семен тебя касается? И тогда почему тебя так трогают переживания Олеси? Пусть и они тоже тебя не волнуют! Это будет лучше и для тебя, и для нее! Уж поверь моему богатому жизненному опыту!

Эмма его опыту верила, но у нее давно был свой собственный, и тоже довольно богатый.

— Я думала… — попыталась она объяснить, но Витковский не дал ей сказать больше ни слова.

— А ты не думай, дорогая! И тогда все будет в полном порядке! Олеся не нуждается ни в спасении, ни в облегчении, ни в утешении! Да и чем ты можешь помочь? Вот этот твой блестящий ученик — может! И предоставь это делать ему и только ему одному! Вы все надоели мне со своими надуманными проблемами и нелепыми мировыми трагедиями! Это не трудности, не вопросы — это дурь! Как ты, разумная, рассудительная женщина, не понимаешь таких простых вещей! Не вмешиваешься — и чудесно! Не вмешивайся дальше, но уж ни во что, понимаешь, Эмма, ни во что! А моей девочке просто нужно надрать уши, вот и все! Это самое правильное! Мальчики, красавчики! Каждый по-своему с ума сходит! Только не иронизируй про себя, что я за всеми вижу, а за собой нет! Я прекрасно все вижу и за собой! Но у меня это нормальный, спокойный образ жизни, а у Олеси — какие-то немыслимые, невероятные страдания и муки! То ли дело мои свистушки: подулись себе часок-другой — и все в порядке! Через два часа забыли любые огорчения и неприятности! Передай Олесе, Эмма, что она дура! И ты тоже, прости меня, дорогая! Если хочешь, приезжай, я тебя познакомлю с Юраткой, она прелесть — вон сидит улыбается! А не хочешь — извини, я очень плохой мальчик и терпеть не могу выяснять отношения: ни свои, ни чужие! Так ты едешь, Эмма?

Говорить дальше было бессмысленно.

— Нет, к сожалению, я сейчас не смогу, — отказалась Эмма. — У меня сегодня много дел. Может быть, в другой раз…

— Вот и чудненько! — одобрил поэт. — Занимайся себе делами и школой. И никогда не пытайся нарушить естественный ход событий — он ненарушаем! И еще, я очень тебя прошу, если что-нибудь будет от Валерия — дай мне тут же знать!