Любовник из провинции. Наваждение - Ксения Васильева Страница 41

Когда у него была только Нэля, он в принципе, о себе знал мало, он думал, что только так и должно быть, как у них с Нэлей...

Теперь он кое-что усек, расковался и смотрел на женщин совершенно иными глазами и они - на него.

Он понял, что может выбирать, кого захочет, а уж они - будьте покойны! - Они будут счастливы! Такие вот незримые отношения возникли у него с женщинами.

Митя все-таки пришел в издательство. Зашел к редактору, своему благодетелю, и наобещал навезти ему французских вин (тот не дурак был выпить) и хотя оба знали, что это сложно и почти невозможно, однако приятно было обещать, а также обещания выслушивать.

Затем он все-таки заглянул в отдел, где работала Елена Николаевна. Он заглянул, надеясь, что девчушек-сикушек нет на месте,- очень они его раздражали своим неуемным любопытством и поклонением. И хорошо бы была одна нейтральная Вера...

Но, увы, девчушки были там и он быстро прикрыл дверь, не успев заметить, в комнате ли Елена Николаевна или хотя бы Вера.

Сердце у него вдруг забилось, появилась неловкость и вместе с тем жажда увидеть Лелю.

Девчонки вскоре выскочили из комнаты - приближался обед, а они неслись к столовой загодя.

Митя вошел.

Там была лишь Вера, которая удивилась, смутилась, и повела себя как-то скованно ( все знают о моей поездке, подумал Митя. Ему хотелось самому сообщить об этом...).

Он присел,- как любил,- на край стола и сразу почувствовал себя дома будто ничего и не случалось и он не едет ни в какую Францию, - просто зашел поболтать с приятными женщинами, а скоро помчится в столовую хлебать столовский борщ.

- А где Елена Николаевна? - Спросил он, не ведая, что часть их тайны известна этой рыжеволосой холодной красавице с рыбьими глазами.

- Она работает дома, - ответила Вера.

- И не придет сегодня? - Снова спросил он, почувствовав, что стало как-то серо и уныло вокруг.

- Нет. - Вроде бы отрезала Вера и он увидел, как в ее выпуклых прозрачнозеленых глазах зажглись какие-то огоньки...

... Какие? Подумал Митя и вдруг как гончий пес ощутил волнение и приближение зверя - по нюху, по интуиции. Он замер. Она тоже молчала, но искра пронеслась меж ними и он увидел, как зарозовели бледные всегда верины щеки и она прерывисто вздохнула, пытаясь подавить этот невольный вздох.

... Интересно, а какая она? вдруг нахально подумал Митя и ощутил возбуждение, какое прежде испытывал только при виде Лели или воспоминании о ней. Взгляд Веры явно что-то говорил ему, - он как бы приглашал?.. Здесь? Не может быть... Но тогда к чему?..

Он легко соскользнул со стола, близко подошел к ней, вдруг понял, что в глазах у нее туман и они перестали быть рыбьими, а стали волшебными аквариумами... Опустив глаза ниже он увидел, что она без лифчика - батник, распахнутый на две пуговицы, явно проявлял острые соски... И ЧТО-ТО овладело им.

Он поднял руку, расстегнул остальные пуговицы и открылась ее грудь, острая, не очень большая, с торчащими сосками. Он наклонился и поцеловал ее в промежуток меж грудями, руками сдавив их.

Шаги послышались за дверью, она лихорадочно застегнула верхнюю пуговицу и отвернулась.

Но шаги прошагали дальше. Он хотел продолжить игру - она возбуждала его все больше. Но Вера, застегнув уже все пуговицы дрожащими руками, сказала: "Митя, вы же любите Елену Николаевну!"

Он пожал плечами, улыбнулся загадочно и сказал: прощайте, Вера мы еще встретимся, я надеюсь, - и рукой провел по ее волосам, - они действительно были упругие и холодные, как проволока.

Она не смотрела на него. Он поднял ее голову за подбородок - глаза у нее были полузакрыты. Он легко, так же, как и все, что делал последние десять минут, - прикоснулся губами к ее губам и ушел.

Вера осталась в полном раздрызге - что с ней? Неужели она тоже втрюхалась в этого самоуверенного мальчишку? Когда он подошел к ней, она поняла, - что бы он ни сделал, она не пошевельнетя,- она позволит ему все. Как бедная Лелька.

... Представляю, подумала Вера, что он с ней творил на бульварах

или еще где, если в редакции он посмел такое и не встретил сопротивления! Она даже ничего не сказала! Что это с ней? Холодной красавицей считали ее все на курсе, а вот нате ж... Она и сама от себя такого не ожидала. Но Лельке она не скажет ничего. Был? Да. Попрощался. Передал ей привет...

А ведь он не передал привет Елене! Вначале расстроился, что ее нет. Но в какой-то момент забыл о ней и потянулся к ней, Вере... ... Что было бы, если бы они были где-нибудь совсем одни? Она вздрогнула. Потому что ей этого ужасно захотелось.

Париж так долбанул Митю по голове, что он все пребывание там был как бы в нереальном мире - в мире потусторонних грез, в которые он немыслимым образом попал.

Первый день оказался свободным и он шлялся по Парижу в состоянии прострации и восторга. Он наверное больше часа просидел на ступеньках Сакре-Кер, глядя на лежащий внизу, в жемчужной дымке, Париж. Потом он бродил по Монмартру, останавливаясь около каждого художника, желая скупить все картины, который здесь продавались. Он и купил одну - задорого - но не смог себе отказать: это была белая, как волшебная невеста, Сакре-Кер...

Он заговаривал со всеми подряд, пробуя свой французский, и оказалось, что его понимают, но принимают за иностранца, только

не за русского: венгр? спрашивали его, испаньол? Итальянец? Доходили до немца... И когда он говорил - русский, - это вызывало изумление. Какой-то негр сказал ему: русских таких не бывает, не лги, у тебя акцент, как у меня, а я из Туниса.

Это было необыкновенно!

Потом он отправился на метро к саду Тюильри, сидел там на стульчике среди тюльпанов и чистых песчаных дорожек, и закончил прогулку на Елисейских полях, которые - единственно! - разочаровали его в Париже. Ему казалось, что Елисейские поля - это истинно поля, с зеленой травой, обсаженные могучими дубами, каштанами и липами... А это была широчайшая улица, типа шоссе, с боковыми дорожками, с деревьями, скамейками, но никаких полей!..

На Полях он снова посидел, покурил и к нему, вернее на ту же скамейку, присела с краю девушка, по виду хиппи. Одета она была в веревочный неряшливый длинный свитер и толстые черные колготки. Юбки на ней не было все заменял свитер. На ногах - тяжелые солдатские ботинки. Волосы ее, длинные, коричневые, не причесанные, свисали на лицо. В руках небольшой альбом, в котором она то ли что-то писала, то ли зарисовывала. Профиль, видневшийся среди волос, поражал тонкостью и странной бестелесностью.

Митя вспомнил далекую свою Россию, тамошних женщин и девушек... Ухоженную Веру, нарядную Лелю, аккуратненькую Нэлю... И все ни показались ему глухими провинциалками по сравнению с этой не очень промытой девчушкой. Была в ней какая-то высшая духовность, как в той жемчужной дымке Парижа...