Нежный тиран - Вайолет Уинспир Страница 41

Лаури стало страшно. Одетая, она с нескрываемым ужасом ждала неизбежного. Ей не только предстоит впервые в жизни танцевать главную партию — она выходит вместо признанной балерины!

Она с трепетом вспоминала то, что говорила Андрея об ожоге зрительного зала… ужасном, болезненном ожоге. Ее ноги подкашивались, но Лаури не посмела сесть, опасаясь испортить костюм. Ее сердце колотилось уже почти в горле, когда в коридоре раздались шаги. В дверь снова постучали.

— Директор! — Костюмерша живо развернулась и открыла дверь.

Вошел Максим, казавшийся еще более высоким и смуглым, в безупречном вечернем костюме.

— А, ты оделась.

Он со строгим, пристальным любопытством подошел к ней и заставил сделать контрольный пируэт. Оценивающе кивнув, он, наконец, повернулся к костюмерше и поблагодарил за работу. Та просияла и, пожелав английской синьорине большого успеха, оставила их в костюмерной одних среди смешанных сладких ароматов грима и цветов.

Максим поднял записку со столика.

— От кого они? — спросил он.

Лаури ответила и нежно прикоснулась к мирте.

— Это общепринятая традиция — присылать цветы, — сказал Максим со строгостью в голосе. — Думаю, я тоже не останусь в стороне.

Лаури посмотрела на венецианца с изумлением, так как единственным цветком при нем была маленькая гвоздичка в петлице. Таинственная улыбка заиграла в глазах Максима, когда он опустил руку в карман и вынул маленький кожаный футляр. Открыв замок, он извлек брошку в виде маленького букетика. Жемчужные лепестки цветов сияли на золотых стебельках с листьями, покрытыми зеленой эмалью. Брошка была незатейлива, но исполнена так изящно, что Лаури не сомневалась: это антикварная вещица, стоящая уйму денег.

— Тебе не обязательно надевать эту безделушку сейчас, — сказал Максим. — Мы же не хотим, чтобы Лонца раздавил ее. Наденешь брошку потом, на вечере, посвященном открытию сезона.

— Она прекрасна, синьор. — Лаури прикоснулась кончиком пальца к изящным листикам. — Я буду счастлива надеть ее.

— И хранить ее, я надеюсь?

— Хранить? — Ее огромные подкрашенные глаза широко распахнулись от неожиданности. — О, я не могу принять это.

— Почему нет? — осведомился он приятным, безразличным голосом. Не тем, каким обычно говорит мужчина, делая девушке бесценный подарок.

— Потому что она слишком дорогая, — ответила Лаури. — Если бы это было что-то милое, но подешевле — тогда другое дело.

— Это — другое дело, — с нажимом произнес он. — Я бы никогда не позволил себе преподнести тебе что-то дешевое и не поблагодарю тебя за вежливый отказ. Ты должна принять ее, потому что я так хочу и потому что на свете нет больше никого, кому бы она подошла больше, чем тебе.

— А что же Венетта? — Слова сами соскочили с языка Лаури, прежде чем она успела сдержаться, и девушка залилась краской перед сузившимися, чуть ли не метнувшими молнию глазами Максима. Ее лицо, тонкая обнаженная шея, открытые плечи вспыхнули под его обжигающим взглядом.

— А что же Венетта? — Ее вопрос вернулся к ней, колкий и опасный.

— Если брошка фамильная, можете ли вы отдавать ее кому-то еще? — Лаури медленно отступала от него, пока выговаривала эти слова, запинаясь, с сердцем, бьющимся как испуганная птица.

Максим подошел к ней, высокий, со сжатыми губами, сдерживающий внутренний огонь. Спрятав кожаный футляр обратно в карман, он схватил ее за плечи. Его теплые руки ей, дрожащей от волнения, показались горячими.

— Сейчас не время обсуждать тонкости любви, — тихо сказал он. — Через несколько минут тебе выходить на сцену. Как ты чувствуешь себя, дитя?

— Мне страшно, — ответила Лаури, и его руки напряглись, словно он хотел передать ей свою силу и уверенность.

— Когда ты выйдешь на сцену, с тобой будут надежды тетушки, которая не смогла быть сейчас с тобой, и добрые пожелания каждого танцора в труппе, и моя вера в тебя, как в балерину, — просто сказал он. — Когда ты выйдешь на сцену, ты уже не будешь Лаури Гарнер — ты станешь Жизелью. Ты забудешь о зрителях, забудешь о театре, ты будешь помнить только о том, что ты — девушка, для которой любовь значит все и которая жаждет выразить это. Лаурина, — назвав ее ласковым именем, которое придумала Венетта, он поднял ее подбородок, — ты не должна ничего бояться. Ведь я буду все время лишь в нескольких шагах от тебя… ты же веришь мне, да? Ты же знаешь, что я никогда не попрошу от тебя ничего, что бы не жило в твоем сердце, что бы не ждало возможности вырваться наружу? Жизель в тебе и ждет только того момента, когда она сможет наконец предстать перед всеми балетоманами.

— Балетоманы… — повторила она. Лаури думала о тете Пэт, все мысли которой будут с ней в каждом движении ее танца… которая станет так гордиться ею, если в финале Лаури сумеет зажечь по волшебной искорке во всех, кто сейчас увидит ее.

Она смотрела Максиму в глаза, и робкая улыбка проступила на ее губах.

— Я рада, что вы будете наблюдать из-за кулис, синьор, — призналась она. — Я верю вам.

— Да, верь мне, — с глубоким чувством проговорил он и торопливо добавил: — Что бы я ни делал, я делаю в интересах твоего сердца.

Сказав это, Максим отступил на шаг и еще раз придирчиво осмотрел ее костюм, принадлежавший его бабушке.

— Идем, — он взял ее за руку, — пора занимать место перед открытием занавеса.

Лаури прошла за ним туда, откуда слышалась музыка. Ее сердце трепетало, ее бросало то в жар, то в холод от странного чувства нереальности всего происходящего.

Максим никогда не узнает, что в миг, когда смолкла музыка перед тем, как ей выбежать из домика Жизели, она вместо этого хотела броситься назад, в его объятия, чтобы остаться в них навсегда. Но когда эта мысль осенила ее, Лаури была уже на сцене «Феникса» и смотрела в темный зрительный зал с огоньками ламп у выходов.

И вот в напряженной тишине, откуда-то из-под ее будто невесомых пуант, поплыл трепетный звук, коснулся кончиков ее ступней и поднял ее над землей так, словно слева от балерины кто-то отпустил струну.

Струну самого сердца — поняла она, быстро оглянувшись на стоявшего за кулисами Максима. Он ответил ей своей сумрачной улыбкой, и Лаури почувствовала всей глубиной своей души, что должна отдать ему все, что он захочет от нее… как от балерины, но не как от женщины.

Возбуждение волной пробежало по залу, когда занавес опустился после первого отделения. Жизель, сойдя с ума от предательства возлюбленного, убила себя мечом Альберта. Когда занавес поднимется вновь, она предстанет девой, обратившейся в призрака, виллис, — потому что умерла, не излив своей любви.

Микаэль поймал Лаури в коридоре у гримерной.

— Милая! — Он ликуя поцеловал ее. — Нижинка, ты никогда не танцевала так, как сегодня! Моя милая колдунья, ты точно влюблена! Скажи, ты влюблена в меня?