Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская Страница 41

В тот же день Иван впервые пригласил Марину в ресторан. Это была уютная узбекская харчевня с отличной кухней по умеренным ценам. В зале стояли топчаны, покрытые весёлыми коврами, они были похожи на мартовских котов с выгнутыми в истоме спинами, с мягкими шкурами. Посредине играл фонтан, смеющаяся вода прибивала к земле запахи, несущиеся из кухни. Марина с нежностью глядела в глаза Ивана, он так же нежно, но несколько отрешённо глядел в её.

— О чём думает мой великан?

— Ни о чём.

— Знаешь, когда люди молчат? Или когда им нечего сказать друг другу, или когда нужно сказать так много, что не стоит и начинать. Как твоя работа?

— Течёт потихоньку. Сложно.

— Всё богово трудно, а бесово легко.

— Люблю, когда говорят умные вещи.

— Прости.

— Ешь давай.

— Хорошо. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь — приди и возьми её.

— Приду.

Суп в пиале был покрыт аппетитной плёночкой жира, мужчина и женщина задумчиво втягивали в себя лапшу и продолжали молчать. Марина с досадой смотрела, как исчезает её порция, ей стало тоскливо, и она потёрлась носом об руку Ивана, потом опять подцепила лапшу. Прозрачное тесто скользнуло между губ и, проникая внутрь, завладело Мариниными мыслями, её глаза подёрнулись сытым блеском, ей стало хорошо и покойно, как бывало в детстве, когда она просыпалась в доме у мамы — по квартире разносился запах кофе и апельсинового варенья. Иван смотрел в сторону и о чём-то напряжённо думал. О чём он мог думать, когда она рядом с ним? Значит, всё-таки не любит, не может любящий человек быть таким рассеянным. Марина тоже отвернулась и дала себе слово, что не заговорит первой.

— Будь моей женой, — вдруг сказал Иван.

— Мужчины женятся вторично, если очень любили первую жену, — после некоторого молчания ответила Марина.

— А женщины вступают во второй брак, если их разочаровал первый.

— Это Оскар Уайльд. Мне кажется, он был несколько вульгарен и ленив в своих афоризмах, и вообще двадцатый век лишён торжественности и серьёза, мы все остроумны, обо всём говорим с лёгкой иронией, даже Бога похлопываем по плечу и пишем на Него сатиру. Чтобы читать Гомера, нужно жить в деревне и быть старомодным человеком.

— Он умер в 1900 году. Может быть, плохой перевод, — задумчиво сказал Иван.

— Кто умер? Ты меня не слушаешь.

— Не уходи от темы!

— Я люблю тебя, но замуж выходить не хочу.

— Но ты же согласилась?

— Когда?

— В поле.

— Не помню.

— Ты до сих пор любишь мужа?

— Не смеши меня. После замужества у меня не осталось рубца на сердце, а только лёгкая сыпь на коже, но она раздражает. Понимаешь?

— Нет. Но всё равно рано или поздно тебе придётся выйти за меня.

— Почему?

— Потому что я бедный неудачник, а такие женщины, как ты, могут любить только недостойных. К тому же со мной не скучно, а очень весело!

— Весёлость — это от отчаяния, когда до конца понимаешь размеры своего бессилия.

— Поверь, тебе со мной будет хорошо. У меня получится. Я тебя заслоню от всего мира, отогрею в своих губах. Я умею быть мужчиной, когда рядом женщина. А ты настоящая женщина — непредсказуемая, одинокая, у тебя есть всё, только не хватает меня, чтобы замкнуться и родить неподдельное счастье. К тому же я приношу людям удачу, я талисман.

Марина подумала, что мужчины часто обещали быть её талисманами, и Владлен, и Иосиф Борисович, а вот Борис не обещал…

Иван чуть отодвинулся и попросил счёт, официант как-то подчёркнуто небрежно положил его на стол.

— Вы что, молодой человек? — сказал Иван, внимательно изучая счёт.

— А что?

— Вы, должно быть, ошиблись, проверьте счёт!

— Наверное, что-то с компьютером.

— Будьте любезны!

— Выяснять отношения с официантом в такой вечер! — Марина встала и вышла в туалет. Через пять минут вернулась. Иван сгребал в белую горку рассыпанную соль, складки около его губ глубоко залегли, кожа на руках была сухая и покрытая красными аллергическими пятнами. Марине совсем не хотелось скандалить, но, пересилив себя, она всё же смахнула соль со стола.

— Зачем ты? Это к ссоре? Где твоё лицо?

Марина умылась, её мокрые волосы неопрятно прилипли ко лбу. Она показалась ему до ужаса некрасивой.

— Оставила в туалете.

— Отлично. В своей слабости вы наиболее соблазнительны, женщину, чтобы любить, надо немного жалеть.

— А мужчину презирать.

Она фыркнула и вышла из ресторана, но, поскользнувшись на кафеле, чуть было не упала. Её лицо качнулось и едва не перелилось через край, став беззащитным, из глаз капнули слёзы. Иван подхватил Марину под руку.

— Прошу, — сказал он, открывая дверцу такси.

— Ты банален!

— Почему же?

— Мелочными становятся после свадьбы.

— Я совершенно иного мнения. Я должен показать свою рачительность, как будущий хозяин нашего дома.

— Поосторожней!

— А ты будешь хозяйкой моего сердца.

— Это значит самое бесправное существование, какое можно себе представить!

— Я люблю тебя и хочу быть с тобой честным — это самое важное между близкими людьми.

— Не надо говорить горбуну, что он горбатый. Сначала надо соблазнять женщину, дарить ей цветы и подарки и только потом становиться честным. А ты сразу вывалил себя — это, знаешь ли, малопривлекательно и глупо, я так могу и сбежать.

— Пошли угрозы?

— Человек не всегда нуждается в правде, иногда она приводит к беде!

— Если я тебя обидел, прости. — Иван протянул руку и поправил Маринин воротник.

— Если мужчина изменяет женщине, он должен сделать всё, чтобы она об этом узнала, — сказала она.

— Я не буду тебе изменять.

— Все так говорят, а на поверку выходит по-другому.

— Я не буду.

Марина улыбнулась, досадуя на себя, что затеяла этот разговор. Иван наклонился и прикоснулся к ней губами, они были мягкие и влажные, сглатывающие её вялое сопротивление, он крепко обнял её, она почувствовала изнанку его губ, и ей ничего не осталось, как подчиниться…

Через полчаса таки притормозило на углу дома, в котором находилось Маринино ателье, выйдя из машины, она ещё долго смотрела вслед удалявшемуся жёлтому пятну. Марина макнула взгляд в осеннее небо, вся пронизанная его благодушным настроением, двинулась к пешеходному переходу, её радость затопляла улицу, дома стояли обрызганные её смехом, и она плыла по морю людских дел и не тонула. Когда она вошла во двор, то заметила, что около дверей ателье маячит неприкаянный призрак. Владлен! Она хотела было протиснуться обратно в арку, но остановилась, он был сирого цвета, с опавшим настроением и не моргал — изгнанник из им же придуманного рая, сжираемый голодом и шарлатанством собственной судьбы. Владлен поднял глаза.