Светоч - Лариса Шубникова Страница 41

– Ты что… – попятилась. – Глеб, не говорила я про вместе. Слов таких не кидала, ничего не сулила.

– Так посули, – улыбнулся и опять шагнул ближе. – Чем я нехорош? Глянь, здоровый, сильный. Владка, я еще и богатый. Промеж того воевода Новоградский. Чего нос-то воротишь? – шутейничал, нахваливал себя.

– Из жадности к тебе притулиться? – Влада и сама заулыбалась. – Так ведь я и сама не без приданого. Да еще и Влада Новоградская, ближница самого Божетеха. Зачем мне наново себя неволить? – и снова отступала от Чермного.

– Погоди, чегой-то сразу неволить? Вдруг понравится? Да так, что сама меня не отпустишь, – уговаривал, бровями играл потешно и наново наступал на Владку. – Вечор говорила, мол, возьми и отлипни. Так я возьму, не дурак, чтоб отказываться.

– И отлипнешь? – старалась не улыбаться, да не выходило.

– Не-е-е, – замотал головой. – От тебя оторвусь только вместе с кожей. Уж прости, Влада, иначе никак. А потому давай возьму, что давеча сулила.

– То вечор было, а нынче иное, – засмеялась, шагнула от Глеба и почуяла спиной глухой заборец.

А Чермный вмиг подскочил и опустил руки на бревна не струганные, забрал в полон ведунью: не повернуться, не вырваться.

– Попалась, – в глаза смотрел неотрывно. – А теперь давай поговорим, Влада. Посул твой тебе прощаю, однако знать должна, жалею, что ушел.

Влада и дышать забывала, смотрела в глаза темные, себя не помнила. Жар от Глеба нестерпимый шел, будто огнем полыхало, а промеж того дурманом веяло чудным: то ли липой цветущей, то ли еще чем.

– А что ж ушел? – прошептала, разумея, что и говорить-то такого не хотела, само с языка спрыгнуло.

– Мне ни из мести, ни из милости не надобно, – брови изогнул печально. – А нынче ты не плачешь, об нем не думаешь и на меня смотришь тепло.

Влада почуяла и боль Глебову, и горесть, и обиду. Сей миг себя и укорила, памятуя, как тяжко, когда любый отворачивается, от себя гонит. С того, должно быть, положила ладонь на его щеку, утешать принялась:

– Глебушка, прости меня, – сокрушалась. – Нечего мне ответить, да и нечем. Сердца не осталось, дыра там черная и глубокая. Не хочу печалить тебя, а вон как получается. Не виноват ты, а выходишь обиженным. Не врал мне, себя не выгораживал, меня, глупую, пожалел, а я в ответ только горечь.

Сила текла от Глеба мощно, будто река вольная. Влада и радовалась ей, и печалилась. Все казалось, что ворует, не свое берет и без его на то воли.

Чермный глаза прикрыл на миг, а уж потом обнял Владку крепко, прижал к широкой груди:

– Жалеть принялась, окаянная? – уткнулся носом в ее волосы. – Жалей, слова против не кину. Любовь дурная, слеповатая. Родиться из всякого может.

Отрадно стало в глухом переулке: тишина уж не была горькой, сумерки не виделись темными. Сила текла по Владке, да и Глеба щедро дарила. На миг почудились ведунье искры огненные, что принялись кружить опричь них, да подумала, что поблазнилось.

Влада положила голову на грудь Глеба, пригрелась, зажмурилась счастливо. А потом уж видением накрыло!

– Глеб! – дернулась, оттолкнула парня. – Не смей бусы торговать в Плескове! Увидишь жемчуг в три ряда, так беги без оглядки! Инако глаза лишишься!

– А что, без глаза не сгожусь? – отступил, улыбнулся. – Глаз-то не самое важное, верь мне. Вот если бы иного чего лишиться, так да, побежал бы.

– Глеб, – ногой топнула. – Услышь меня, не шутейничай!

– Напугала, – руки поднял, ухмыльнулся. – Грозная ты, а ведь так и не скажешь. Все молчишь, ходишь тихо, жалеешь всех подряд и кого надо, и кого не надо.

– Да что ж ты… – подошла тихонько и в глаза ему заглянула. – Зарок дай, что себя убережешь.

– Вон как, – хохотнул, потянулся обнять. – А ты мне что? Сберегу себя, так и быть, но ты отдарись.

Влада увернулась от рук его сильных:

– Торгуешься?

– Вот уж нет, – головой замотал. – О тебе радею. Такой красавице, да мужа без глаза? Нелепие!

А Владка хотела уж ответить, а потом думки перекинулись на иное:

– Ты в Плесков собираешься? Скоро ли?

– Еще не уехал, а ты уж скучать принялась? Утром, Влада. Воеводство – дело хлопотное. Дождешься? – смотрел так горячо, что у Владки сердечко застрекотало.

– С чего бы я ждать тебя стала? – повернулась и пошла из проулка, прятала лицо румяное от Глеба.

– Так выбора тебе не дадено, ведунья. Будешь ждать только меня, а на иного кого поглядишь, так я его порежу, – догнал и пошел за опричь, едва не касаясь ее спины. – Вот тебе и зарок против моего слова. Я сберегу глаз, а ты меня дождись.

На улице по темному времени народу почти и не было: две бабы в богатых убрусах, да парень под хмельком. Однако все трое приметили и Владку, и Чермного.

– Глеб, не ходил бы ты за мной. К чему тебе сплетни досужие? – Влада прибавила шагу и заскочила в проулок небольшой.

– Нет уж, пригляжу. Умыкнут тебя в ночи, потом носись по весям, выискивай. – Чермный посмеивался и шел неотступно за ней, все норовил за волосы ухватить, а Влада смеялась и убегала. Тот догонял и наново хватал за косы. Так и доскакали, дурные, до хором Божетеха.

Влада забежала на крыльцо широкое, обернулась на Чермного:

– Благо тебе, – поклонилась низко. – За то, что простил и за то, что пожалел. Доброго пути, воевода. Себя сбереги, – и собралась уйти.

Ушла бы, но Глеб не пустил: перескочил приступки и ухватил за руку, к себе повернул:

– Владка, сними оберег.

– Вон как, – удивилась. – В проулке-то помехой не был.

– Был, Влада. Не люблю его, дурной он. Но смолчал. Уезжаю надолго, так хоть силы тебе оставить. Ты ж разумеешь, что Нежата князь теперь. А стало быть, слово его для всех главное. Позовет тебя, отказать не сможешь, пойдешь. А будет у тебя сила, так и оборонишься. При доме твоем схроном оставлю двух верных людей. Туго станет, обскажи им, они тебя ко мне свезут. С собой бы тебя забрал, так ведь не уговорю, заупрямишься, – молвил твердо, вмиг осерьезнев.

Владке бы испугаться, а она заулыбалась чего-то:

– Спаси бо, – сняла оберег с опояски, повесила на столбушок резной. – Давно уж обо мне никто не пекся. Ты вот, да Белянка. Но она-то подруга, почитай с малых лет вместе, едва не сестрица. А ты…чужой…

– Бесстыдница ты, как я погляжу. Вечор чужому себя обещала, – качнулся к ведунье, обнял за плечи. – Дождись меня.

– Дождусь, Глеб, – погладила парня по груди ласковой ладошкой. – Ты не улыбайся, раньше времени не радуйся. Смотреть ни на кого не буду лишь потому, что пустая я. Не хочу ничего. Врать не могу, Глеб. Вот тебе и зарок мой, сойдет?

– Уже полдела, – не озлился. – Тогда и я глаз сберегу. Если вспомню слова твои.