Второй медовый месяц - Джоанна Троллоп Страница 41

— Ну конечно.

— Но ведь это комната вашего сына…

— Или моей дочери. В последние годы у нас часто жили актеры — селились, съезжали…

— Правда?

— Конечно.

— А что говорит… — Ласло замялся, теребя пакетики с сахаром, — ваш муж?

— Его зовут Рассел.

— Помню, — кивнул Ласло, — просто мне неловко.

— Неловко?

— Я и родного-то отца стесняюсь…

— Рассел совсем не страшный. Он привык к жильцам-актерам.

— Вы уже предупредили его?

— О чем?

— Что хотите предложить комнату мне, — объяснил Ласло.

Эди смотрела, как он вскрывает пакетики и высыпает сахар в пышную молочную пену на своем кофе.

— Ласло, дорогой, мне вовсе незачем спрашивать у него разрешения.

— Я же сказал «предупредили»…

— И предупреждать ни к чему. Ему нравится, когда в доме полно народу. Он любит видеть, что комнаты не пустуют.

Ласло принялся мешать кофе.

— Честно говоря, это было бы отлично. Я сразу почувствовал бы себя… — Он помолчал и закончил: — Иначе.

— Вот и хорошо.

Он взглянул на нее и отвернулся.

— Я постараюсь… никому не мешать.

— Если и будешь мешать, я вряд ли замечу, — заверила Эди. — Мои дети, пожалуй, кроме Мэтью, то и дело отвлекали меня. А я недавно обнаружила, что без таких помех в душе что-то умирает. Жизнь становится пресной и невкусной. — Она наклонилась над столом. — В детстве я делила комнату с сестрой Вивьен, и мы постоянно ссорились и дрались: она была чистюлей, а я — неряхой, жуткой неряхой, вдобавок нарочно устраивала беспорядок, чтобы позлить ее, но когда мама наконец расселила нас по разным комнатам, я расстроилась. Устраивать беспорядок в комнате, которая принадлежит только тебе, бессмысленно. — Она заглянула в глаза Ласло и улыбнулась. — Так и живу.

— Вивьен — та самая сестра, к которой переселилась Роза?

— Да.

— Вы до сих пор ссоритесь?

— А как же, — отозвалась Эди.

— А я ни разу не ссорился с сестрой. Не решался. Так рисковать можно лишь в том случае, если у тебя большая семья.

— Фу ты, какие драматические представления о семье, — сказала Эди. — Как в русском романе. Если ты на такое рассчитываешь, у нас тебе будет скучно.

— Вряд ли.

Она протянула руку и взяла его за запястье.

— Мы все будем рады тебе. Честно.

Он покачал головой, на мгновение поднял глаза, и Эди заметила в них слезы.

— Господи, Ласло! — рассмеялась она. — Это всего лишь комната!

В вечерних газетах объявления о сдаче комнат и квартир занимали две колонки. Кроме месячной арендной платы, разброс которой достигал нескольких сотен фунтов, они различались тоном: одни звучали по-коммерчески деловито, другие — более осторожно, особенно если квартира сдавалась нескольким жильцам. Бен был убежден: даже если Наоми отважится покинуть квартиру матери, она ни за что не согласится делить новое жилье ни с кем, кроме него. Яростное усердие, с которым Наоми и ее мать не только владели имуществом, но и охраняли его, стало для Бена откровением. Мать Наоми даже о чайнике или ванне говорила только с прибавлением краткого «мой» или «моя». Бена, выросшего в доме, где общими были все вещи, за исключением предметов личного пользования и тому подобного, изумляло это домашнее размежевание.

— На мой журнальный столик ноги не класть, — объявила мать Наоми в первый же вечер после переезда Бена. — И чтоб сиденье моего унитаза всегда было опущено.

Но Бена это не раздражало. Увидев строжайший порядок на кухне и столкнувшись с категорическим требованием соблюдать его, он, к собственному изумлению, лишь исполнился почтительного трепета. В конце концов, мать Наоми обращалась с ним точно так же, как со своей дочерью, а Наоми выполнение материнских требований и правил давалось естественно, как дыхание. Потому и Бен был готов, по крайней мере отчасти, послушно подбирать брошенное на пол банное полотенце и вешать гладильную доску на специальные крючки за кухонной дверью — кстати, необходимость гладить белье поначалу его озадачила. Лишь однажды в первые несколько недель он, наблюдая, как Наоми с математической точностью делает бутерброды с сыром, спросил;

— Твоя мать всегда была такой?

Наоми даже не взглянула на него.

Тряхнув копной длинных белокурых волос, она ровным тоном ответила:

— Ей так нравится.

Даже Бен был готов согласиться: тот, у кого есть собственный дом или деньги, чтобы платить за аренду жилья, имеет полное право жить так, как ему нравится.

Сказать по правде, одной из причин ухода из дому, наряду с всепоглощающим желанием каждую ночь проводить в постели с Наоми, было отчетливое, хоть и не сформулированное понимание: предпочтительный для него образ жизни не совпадаете родительским, но поскольку дом принадлежит родителям, значит, им и устанавливать правила. Соседство с матерью Наоми, особенно поначалу, вообще не представляло проблемы — во-первых, из-за самой Наоми, а во-вторых, потому, что ее мать, при всей своей верности духу и букве собственного закона, внушала Бену почтение своим усердием и независимостью и получала его. Вдобавок, к неизменному и благодарному удивлению Бена, его присутствие в своей квартире и в постели своей дочери она воспринимала как нечто абсолютно естественное. И не издала ни единого слова или даже звука, который Бен мог бы истолковать как расспросы о его взаимоотношениях с Наоми, а тем более как осуждение.

Все это на первых порах сделало Бена настолько сговорчивым, что его мужское присутствие в тесной женской квартирке оказалось практически незаметным. Лишь со временем, постепенно, а вовсе не в результате инцидента, он вдруг понял, что за каждым его шагом следят, и испытал ощущение удушья. Поиски кофейной кружки или банки пива, некогда просто дело случая и решение методом проб и ошибок, превращались в головоломку, как и местонахождение — или даже наличие — его ботинок в узкой прихожей. Мать Наоми удосужилась исправить ошибку дочери и ее приятеля всего один раз. После этого она взяла инициативу в свои, руки и принялась за дело — молча, но в таком изощренном молчании, что Бен, к собственному изумлению, с грустью вспомнил о методах ведения домашнего хозяйства, которых придерживалась его родная мать. У него не было ни малейшего желания конфликтовать с матерью Наоми или злить ее, но до него уже начинало доходить, притом по нескольку раз на дню, что в этой игре гол ему никогда не забить, потому что мать Наоми то и дело переносит на новое место ворота. Так, сегодня утром ботинки после долгих поисков обнаружились в пластиковом пакете на вешалке, под его пальто.

Наоми о переезде он даже не заикался. С тех пор как старший брат последовал его совету, Бен обрел уверенность и решил, что лучше всего будет подыскать несколько квартир или даже комнат, осмотреть их самому, а затем показать одну-две Наоми, чтобы дать ей пищу для размышлений, а заодно и выбор. Если бы он просто сказал ей: «Может, найдем жилье и поживем отдельно?», она взглянула бы на него как на чокнутого и фыркнула: «Это еще зачем?» Но если у него будет ключ от двери, он отопрет ее и покажет, какие возможности открываются перед ними, может, ее удастся переубедить. По крайней мере, думал он, пристально вглядываясь в фотографию на экране перед ним, тогда Наоми задумается, прежде чем спросить: «Зачем?»