Полшага до мечты - Ирина Лазарева Страница 41

Гроб привезли на кладбище, расположенное за городом; день был белым, туманным, из плотной дымки смутно вырисовывались каменные надгробия и кресты за железными оградами. Процессия остановилась у вырытой могилы. С фотографии на соседнем камне улыбалась Нора.

Прозвучали прощальные речи, застучали комья мерзлой земли по дубовой крышке, грянули залпы, и все было кончено. Провожающие стали расходиться, у свеженасыпанного холмика остались только близкие.

Елизавета Михайловна вдруг рухнула на могильную насыпь и отчаянно заголосила; Сережа при этом содрогнулся всем телом, резко вырвался из рук Матвея и побежал куда-то, не разбирая дороги.

Матвей недовольно нахмурился в сторону Елизаветы Михайловны и пошел за братом.

Аня тем не менее дала матери выплакаться. Они еще постояли некоторое время обнявшись у могилы, затем медленно побрели назад по заснеженной дороге.

Вскоре Матвей привел Сережу. Он отыскал его в школьной раздевалке, где тот прятался вместе с Дашей. Они забились в угол, невидимые за рядами пальто, курток и полушубков на вешалках. Даша говорила Сереже какие-то ласковые слова, гладила его по волосам и щекам. Прямые плечи юноши поникли, взгляд блуждал, но, когда Матвей пришел за ним, Сережа вцепился в запястье девушки и не хотел выпускать до самого дома.

Поминки прошли тихо, было сказано много хороших слов о покойном.

– Сеня пытался устроиться на работу, – поведал Нагатин, – оно и понятно – всегда был деятельным, энергичным человеком, только работы для инвалида на аэродроме не нашлось.

– Что-то с ним творилось в последнее время, – добавил Матвей. – Сейчас мне его поведение видится в другом свете, а тогда я даже радовался: он стал удивительно тихим и спокойным, подолгу думал о чем-то, временами у меня было такое чувство, будто дух его витает где-то далеко, настолько он выпадал из действительности.

Аня смотрела на четкий профиль Матвея из-под опухших век и как будто видела наглядное свидетельство того, о чем он рассказывал.

– Мы старались поддерживать его, как могли, – продолжал Нагатин. – Буквально за день до несчастья он попросился в вертолет. Ребят наших уговаривать не пришлось – посадили Сеню на Ми-8Т правым летчиком. Давненько я не видел его таким счастливым. После посадки он мне сказал: «Нет, Федя, рано меня в старики записали, я еще всем докажу, что в состоянии летать. Маресьев без двух ног летал, и я полечу».

– Вот и полетел, – сказал Сережа.

Кругом воцарилась тишина. У Сережи на ресницах дрожала слеза, она все росла, набухала, наконец сорвалась, упала в стопку с водкой и смешалась с прозрачной жидкостью.

– Помянем Сеню, пусть земля ему будет пухом, – закончил Нагатин.

Татьяна чересчур ревностно обхаживала Матвея. Проворно заняла за столом место рядом с ним, под предлогом соболезнования часто сжимала ему руку, гладила плечо; прижавшись к нему, нашептывала что-то на ухо. Аня готова была вышвырнуть ее вон: верх лицемерия использовать семейное горе для любовных происков. Она не могла дождаться, когда все уйдут. Как на любых поминках, среди сочувствующих затесались любители выпить, некоторые мужички хватили лишку, запалили сигаретки, стали громко разговаривать, а то и смеялись, забывшись. Аня боялась, как бы Сережа не вспылил; по счастью, друзья увели его из дома.

Надвигались стылые сумерки, туман совершенно рассеялся, на синем вечернем небе, как на лубочной картинке с изображением зимнего деревенского пейзажа, ярко высветился золотой месяц и лучистые звезды. Дом Иртеньевых постепенно пустел, люди расходились, поплотнее запахивая на февральском морозце тулупы и шубейки, слышен был хруст снега под ногами и приглушенный говор; скоро в доме остались только Нагатин, Богданов, а также Татьяна, от которой, как поняла Аня, избавиться не было никакой возможности.

В окне внезапно высветилась дорога за оградой, озаренная светом фар, которые тут же погасли. Какая-то машина остановилась у калитки, хлопнули дверцы, и двое мужчин направились по дорожке к крыльцу.

– Кто это на ночь глядя? – вздохнула Елизавета Михайловна. Она была бледна и растрепана, зябко куталась в большую шаль, хотя в доме было жарко натоплено.

Дверь отворилась без стука, и в коридоре появились два неразлучных персонажа – Виктор и Константин.

Виктор потоптался в дверях гостиной, перекладывая меховую шапку из руки в руку, потом неуверенно произнес:

– Прошу прощения, узнал случайно, что Семен Павлович скончался, хочу выразить соболезнование.

Матвей поспешно поднялся и пошел навстречу вновь прибывшим:

– Раздевайся, Витя, проходи. Костя, а ты чего стоишь? Давайте к столу.

Татьяна принесла чистые приборы, Нагатин разлил водку в стаканы. Аня, не трогаясь со своего стула, в полной растерянности поворачивала голову из стороны в сторону, как бессловесный зритель, следящий за передвижением и репликами актеров на сцене.

Виктор произнес заготовленную речь о том, что он с большим уважением относился к отцу Анны, хотя не успел с ним познакомиться.

Мужчины выпили по рюмке водки. Помолчали. Выпили еще по одной. Виктор закусил водку кусочком черного хлеба.

– Как ты узнал? – спросила Аня.

– Зашел утром к тебе на работу. Повидать захотелось. Валя мне все и рассказала.

– Вы бы поели с дороги, – предложила Татьяна, – путь проделали неблизкий, проголодались, должно быть.

Константин покосился на нее, и черты его лица, устоявшиеся в нерушимой твердыне, стали неудержимо разъезжаться, а в глазах заиграли проблески каких-то человеческих чувств.

Нагатин много рассказывал о Семене Павловиче, о службе в Афганистане, об экипажах вертолетов, погибших в боях и при перевозке десантников.

– Да, мужики… святые воспоминания. – Нагатин на миг поник головой, но тотчас встряхнулся. – Помянем погибших в Афгане и тех ветеранов-афганцев, которые не дожили до сегодняшнего дня. Ей-богу, ребята, хоть и воспитывали меня атеистом, а я крепко верю, что Сеня сейчас с ними встретился, с братьями, ушедшими навсегда в раскаленное небо Афганистана.

Виктор, как и в прошлый раз, моментально захмелел, поскольку алкоголя практически не употреблял, отчасти по той причине, что постоянно был за рулем, кроме того, тщательно следил за своим здоровьем, а тут тяпнул на голодный желудок да на нервной почве – не мудрено, что развезло. По лицу его разлилось благодушие, он закинул Матвею руку на плечо и произнес слегка заплетающимся языком:

– Слышь, камрады, а вы классные парни, честное слово. Всем военлетам мой глубочайший респект. Да что уж скрывать: сам в детстве мечтал стать летчиком. Костян, верно я говорю? И ты о том же самом мечтал, сознайся… А какой пацан не мечтает стать летчиком? Я вас спрашиваю! Только жизнь-подлянка берет в ежовые рукавицы: не дергайся, мол, гомо сапиенс… ха-ха!.. за мечтой только дураки гоняются, а если подумать головой, то без бабла счастливы одни врожденные идиоты…