Девушка с пробегом - Джина Шэй Страница 41

— Надежда Николаевна, очень рад, что вы приняли наше предложение, — Юрий Андреевич совершенно не по этикету протягивает мне руку — кажется, для рукопожатия. Я, сбитая с толку, и все еще косящаяся на его дивную юную спутницу, подаю свою.

Неа, не для рукопожатия. Юрий Андреевич церемонно целует кончики моих пальцев.

— Извините за опоздание, — произносит он с сожалением, — я забирал из художественной школы Веру, и нам пришлось сделать небольшой крюк, чтобы не встрять в пробку.

— Ничего-ничего, — торопливо отмахиваюсь я. Стоило только Левицкому отпустить мои пальцы, как на мою талию легла твердая ладонь Огудалова. Ай-яй-яй, Давид Леонидович, мне мерещится или вы ревнуете даже к дурацким мелочам?

Покосилась на физиономию своего Аполлона — и да, мне не померещилось. Он старательно прячет свое недовольство, но я все же его вижу.

— Я хотела с вами пообщаться, перед тем как рисовать…

— Знаете, меня осенила идея получше, — улыбается Левицкий, — Меня смущала идея моего портрета во всю стену — слишком нарциссично на мой вкус. Нарисуете Веру, Надежда? Вот размеры моей любви к ней этому проекту соответствуют.

Девочка выглядит смущенной. Настолько, что крепче вцепляется в руку отца, хотя ей вроде как и не по возрасту.

— Перекусим? — предлагает Левицкий, и мы соглашаемся. Выбор падает на кафе неподалеку, и мне удается все-таки поболтать с Верой. Нежное создание, девочка-весна, играет на арфе, любит лошадей и вишневое мороженое. Так и представляю, как буду рисовать эти хрустально-голубые глаза и вписывать в них тающие сосульки.

Что потрясающе — Левицкий совершенно не мешает дочери самовыражаться. Это, черт возьми, такая редкость среди родителей его круга. Ну серьезно, я никогда бы не подумала, что смогу увидеть рядом с крутым бизнесменом вот это анимешное создание, которое того и гляди достанет из воздуха какой-нибудь волшебный жезл.

— Фотографии Веры я вам на электронную почту пришлю, — обещает Юрий Андреевич напоследок, перед тем, как мы наконец-то расходимся и я на сегодня “свободна".

— У Левицкого дивная дочь, — замечаю я, плюхаясь в кресло рядом с Давидом.

— И жены у него дивным образом нет, — сухо отзывается Давид. Ну что такое, а? Во время этого полдника я пару раз задевала его взглядом. Молчаливого, задумчивого, отстраненного. Так и думала, что ревнует, но надеялась, что его отпустит быстрее.

— Давид…

Я не успеваю ему напомнить про наши условия, он просто встряхивает головой, меня перебивая.

— Не надо ничего говорить, я знаю, что сам себе это все накрутил.

Я задумчиво изучаю его хмурое лицо. С одной стороны, нет, сказать все-таки надо, но… Но я не хочу с этим мучиться и повторять десять раз одно и то же, что пока я с ним, никого другого для меня попросту не существует. Если он может извлечь повод для ревности из такой вот ерунды, то что мне вообще с ним делать?

— Ты мой телефон не видел? — не могу найти в сумке. И в карманах тренча тоже нет. Вроде казалось, что он был со мной, когда я вылезала из машины у дома Левицкого, но нет, показалось.

— Погоди, — Давид достает свой и прозванивается. Из-под моего сиденья воет “О боже, какой мужчина”.

Палево…

— Ну вот что ты ржешь, радость моя? — скептически спрашиваю, глядя на Огудалова, который абсолютно не скрывается и в открытую хохочет. Ну, да, для него — эксклюзивно назначенная мелодия. Да, вот эта! А что надо было ставить? “Я убью тебя, лодочник”?

— Эй, а сына ты от меня тоже хочешь? — нахально интересуется Давид. Идея на счет “Лодочника” нравится мне все сильнее.

Боже, да как же неудачно я выронила этот чертов телефон. И когда вообще я это успела? Хотя… Хотя перед выходом же из машины меня атаковало с очередным обострением поцелуйной лихорадки мое прекрасное божество, и, кажется, он тогда опрокинул мою сумку, стоящую на коленях. Могло и выпасть…

Я снимаю блок с экрана телефона и удивленно на него смотрю. Четыре пропущенных от мамы. Это история из разряда “что-то случилось”, потому что обычно мама не звонит больше одного раза. Обычно ждет, пока я перезвоню.



Перезваниваю, уже встревоженная. Что-то случилось с сестрицей Иркой? С кем-то из её мелких?

— Надя, — мама отвечает таким голосом, что уровень моей тревоги взлетает до небес. А еще на заднем фоне грохочет метро, и это тоже паршивый фактор, мама собиралась провести у Ирки весь остаток выходных. Что вдруг заставило её сорваться и броситься к нам?

— Надя, где ты пропадаешь? — тем временем перекрикивая поезда и помехи связи кричит в трубку мама. — Там нас топят. Мне соседи снизу позвонили, сказали, что до них дотекло. У Ивановых что-то с трубой и никого нет дома. Можешь себе представить, что в нашей квартире творится?

Топят? Нас? Серьезно?

Ивановы — семейка над нами, я её знаю, давняя наша проблема. Меня бесит тамошний бухарик-отец семейства, меня бесит и позиция его жены, которая “куда мне деваться, разводиться не буду”. И они нас уже топили в прошлом году, но тогда все обошлось, они обещали, что займутся своими трубами и сменят стиралку, и что это, мол, не повторится. В суд я тогда подавать не стала, взыскивать с них все равно было нечего, но проводку в одной из комнат пришлось менять.

— Да, мам, я сейчас поеду посмотрю… — мертвым голосом произношу я.

Огудалов сжимает мои пальцы, явно пытаясь обратить на себя мое внимание. Его, кажется, тоже обеспокоил мой тон. Я смотрю на Давида, но сосредоточиться на нем получается с трудом. В уме я вспоминаю про три портрета, которые делала на заказ и почти закончила, и еще два холста, подготовленных для выставки. В каждом — не одна неделя моей работы. И их сейчас один нечаянный потоп просто прикончит. И Зевс — что там с ним? У него закрытый террариум, но вентиляционные отверстия для воды в крышке имеются… Он и так хандрит в последнее время, мне еще простуды для него не хватало…

Боже, как это все не вовремя… Хотя, когда такой трэш происходил вовремя вообще?