Замуж – никогда - Таня Винк Страница 41

…В памяти взрослеющей Ани вырисовывалась довольно пугающая картина под названием «В гостях у бабы Веры». Девочка много лет старалась выбросить из памяти все, что там увидела и услышала, — в ее голове это не умещалось. Да и как может уместиться то, что хмурый осанистый старик с усами и бородой, родной брат бабы Веры, бывший главный технолог комбината, убил свою жену, разрезал ее на части, закопал в лесу, а вещи сжег в печке — за этим занятием его и застукала милиция. Баба Вера рассказывала об этом спокойным, даже радостным тоном.

— В какой печке? — Аня вытаращила глаза.

— Вот в такой. — Баба Вера указала на чугунную дверку на выступе в стене. — Но мы уже давно этими печами не пользуемся.

— А почему он не в тюрьме?

— Он свое уже отсидел.

— А за что он ее убил? — дрожа, спросила Аня.

— С мужиками она таскалась, вот и получила по заслугам!

Девочка боялась даже смотреть на этого человека и, увидев брата бабы Веры на улице (а случалось это часто, потому что руководство комбината жило в четырех двухэтажных домах, отдельно от всего поселка, построенного вокруг комбината), пускалась наутек. Однажды ей удрать не удалось. Дед шел с внуком. Мальчик сказал Ане:

— Идем, я тебе чучел покажу.

— Каких еще чучел? — спросила Аня, замирая от страха.

— Разных. Меня дед научил чучела делать. Я теперь деньги зарабатываю.

И он показал… Завел Аню в ванную комнату — они в домах начальников большие, а там стол стоит и пахнет кровью. В большой клетке воробей скачет. Мальчик вынул птицу из клетки, взял блестящий ножик.

— Это скальпель. Чтобы чучело хорошее получилось, надо живьем потрошить. — И медленно провел скальпелем по животу трепыхающейся птички.

Аня пулей вылетела из ванной. Возле подъезда ее стошнило. Девочка вытерла губы, посмотрела на чирикающих воробьев, переварила увиденное и услышанное. Но вечером она была потрясена еще больше. Аня рассказала бабе Вере обо всем и, затаив дыхание, ждала, что бабушка пожалеет воробья, но не тут-то было…

— Правильно делает — воробьи очень вредные птицы.

С этого дня между старой женщиной и девочкой будто кошка пробежала, и до самой бабкиной смерти их отношения не наладились. Роман Андреевич сватью тоже не любил, и она отвечала ему взаимностью.

По субботам к деду Роме приезжали Инна с мужем, и к вечеру от Виктора у всех голова раскалывалась: он, видите ли, самый умный, лучше всех разбирается в политике. Еще он, мать его, лучше всех разбирается в жареной картошке, ему сам повар ресторана «Центральный» картошку жарит! И кровать ему не такая, и воняет ему чем-то. Инна уже красная, как вареный рак, ее глаза мечут молнии, а на лице Виктора столько превосходства, что в него хочется плюнуть. Но близкие не плюют, а слушают. Дед Рома вмешиваться не хочет, не его это дело, а Инна… А что Инна? Покричит, поскандалит, на улицу выбежит, через минуту вернется и снова за стол.

Разговоры эти не только в гостях у деда Ромы возникали. Последнее время Виктор и дома рта не закрывал, и удивительно это или закономерно, но в нем вдруг проснулась баба Вера. В виде пословиц про хрен, редьку, жизнь, которая не поле, и суку, которая если не захочет, то кобель на нее не вскочит. Баба Вера проснулась в своем сыне не только в виде пословиц, а и в виде хвастовства, все время набиравшего обороты.

— Да что там твое кольцо! — хмыкал Виктор, разговаривая с соседом, у которого на пальце была увесистая печатка. — Мои круче! — и руку с двумя кольцами тому под нос сует.

— Да что там твоя машина! — кричал он на весь двор. — У меня денег на три такие, вот только не могу выбрать, какую купить.

Аня и не надеялась, что мама когда-нибудь прекратит этот позор, но надеялась, что хоть дедушка Рома все-таки заткнет рот отчиму, потому как Виктор обижал деда. Однажды, после третьей рюмки, он откинулся на спинку стула, задрал вверх тощую бородку, ухмыльнулся уголком рта и спросил у дедушки:

— Вот скажите мне, Роман Андреевич, вы довольны жизнью?

— Да не жалуюсь.

Виктор неодобрительно хмыкнул и мотнул головой.

— Надо же… А чем именно вы довольны? — с иронией поинтересовался он.

— Как чем? — Дедушка пожал плечами. — Я здоров, вы все здоровы… Крыша над головой есть, ноги носят. Что еще нужно?

— Что еще нужно? — передразнил его Виктор и хихикнул. — М-да… Вот что значит — нет полета мысли… — Он потянулся к бутылке, но дед быстрым движением перехватил ее.

— Что такое? — Виктор выкатил на него красные глаза.

Дедушка молча вышел из-за стола.

— Папа, ты что? — открыла рот Инна.

Роман Андреевич поставил бутылку в холодильник, вернулся за стол и подцепил вилкой кусочек жареной картошки. Виктор пялился на него. Казалось, с каждой секундой он надувается все больше и больше и вот-вот лопнет. Хлопая ресницами, Инна не сводила глаз с отца:

— Папа, я не поняла…

Роман Андреевич принялся за куриное крылышко.

— Вижу, меня тут не уважают, — пробормотал Виктор, вставая и с грохотом отодвигая стул.

— Папа, — Инна навалилась грудью на стол, — может, объяснишь?

Роман Андреевич положил недоеденное крылышко на тарелку и вытер рот салфеткой:

— Объяснять тут нечего, ты все сама прекрасно понимаешь. — Он положил салфетку рядом с тарелкой.

— Инна, мы едем домой! — взвизгнул Виктор.

— Папа, — Инна поднялась на нетвердые ноги, — ты что? Извинись…

— Я не буду перед ним извиняться.

— Как это?

— Так: я не буду перед ним извиняться, — спокойным голосом повторил Роман Андреевич.

— Ах, не будешь извиняться, старый козел? — Виктор подскочил к столу. — Да кто ты такой? Нищий дурак! Вот итог…

Чего именно итог, он так и не договорил, потому что получил удар в челюсть и отлетел к окну, разбив головой стекло. Осколки посыпались на подоконник и во двор. Инна кинулась к мужу, с трудом принявшему вертикальное положение, а Аня, прижимая к себе трясущегося и икающего Женьку и глядя на тоненькие струйки крови, бегущие по виску и скуле отчима, ничего не чувствовала. Ее медленно охватывало оцепенение…

После этого случая Аня еще некоторое время ничего не чувствовала — ее душа отказывалась воспринимать происходящее, отказывалась что-либо понимать, но недолго — вскоре это аккуратно легло в канву внутрисемейных отношений.

Осень прошла без изменений, и перед Новым годом дедушка, как всегда, принес не сосну, а пышную ель до потолка. Как всегда, поставил ее в старую кастрюлю с песком. Они нарядили елочку и включили электрическую гирлянду.

— Деда, — говорит Аня, — я попрошу маму, чтобы Женьку на Новый год к тебе отпустила.

Роман Андреевич ничего не сказал, только головой кивнул и вдруг спохватился.