Любовница маркиза - Маргарет Макфи Страница 40

Лучший способ решить проблему – разрубить узел одним ударом.

– Я никогда не говорила, что люблю тебя, Рэйзеби, – тихо сказала она, нанося этот последний удар, который должен был навсегда разлучить их. – Ни разу.

Элис видела, что ее слова попали в цель.

– Это верно, – мягко ответил он. – Как же я не заметил…

Напряжение между ними достигло апогея. Элис не подозревала, что может быть такой сильной, такой жестокой. Секунда за секундой, минута за минутой она холодно и уверенно разбивала его сердце… и свое собственное.

Она заставила себя улыбнуться.

– Ты хороший человек, Рэйзеби, – великодушный, щедрый. Великолепный любовник. – Элис неимоверным усилием заставляла непослушные губы растягиваться в улыбке. – Но, видишь ли, меня в тебе главным образом привлекал твой титул, твое состояние, положение в обществе и, что скрывать, твоя красота. Я знаю, что ты думаешь обо мне теперь, но я никогда не хотела притворяться другой.

Рэйзеби молчал. Он смотрел на Элис, и на его лице отражались гнев и отвращение. Никогда прежде она не видела его таким. Но это к лучшему. Пусть он тысячу раз проклянет ее, чем разрушит свою жизнь. Если Рэйзеби будет считать ее эгоистичной шлюхой, будет думать, что ошибся в ней, ему проще будет порвать с ней, а время залечит его раны. О своих муках Элис не думала. Он женится на богатой женщине. Она родит ему детей, наследников. Он погрузится в заботы о своем поместье, будет вести ту жизнь, для которой предназначен.

Элис ощущала силу его гнева. Она чувствовала на своем лице его дыхание, но это было не дыхание любви и страсти. В его глазах сверкала… почти ненависть. Элис не знала, сколько еще сможет выдержать это. Ей хотелось упасть на колени, сказать ему правду, сказать о своей любви. Но какая-то часть ее знала, что она должна принести эту жертву, чтобы спасти его.

Он не сказал больше ни слова. Достал несколько монет из кошелька. Убрал кошелек в карман и протянул к Элис руку. На его ладони лежали, поблескивая, два золотых соверена.

Она знала, что это – плата за ее любовь, за то, что было вчера и в театре. Она в отчаянии смотрела на монеты, не находя в себе сил пошевелить хотя бы пальцем.

– Возьми их, – сказал он тихо.

Последнее испытание. Последняя жертва, которую она должна принести.

Элис протянула руку и взяла соверены.

Он с отвращением посмотрел на нее и покачал головой, словно не веря в происходящее. Потом повернулся и, не взглянув больше на Элис, вышел из спальни. Она слышала его тяжелые шаги на лестнице, в холле. Дверь закрылась за ним с оглушительным грохотом, от которого содрогнулся весь дом. Элис не двигалась. Она стояла, оледенев от ужаса, шока и боли, не вполне еще осознавая всю тяжесть утраты. Она стояла, не в силах пошевелиться, а мир вокруг нее продолжал жить своей жизнью.

Элис не знала, сколько времени прошло, прежде чем она услышала голос своей горничной:

– Вы хорошо себя чувствуете, мэм?

Горничная Рози стояла на пороге спальни и расширенными от удивления глазами смотрела на Элис.

Элис кивнула.

– Да, ступай, – выдавила она.

Но горничная не двинулась с места. На ее лице появилось выражение тревоги.

– Я сказала, оставь меня, – чуть громче произнесла Элис.

Девушка сделала книксен, закрыла дверь, и скоро ее легкие шаги растаяли в отдалении.

А Элис все стояла. Безмолвная. Оледеневшая. Ее взгляд был устремлен вниз, но она не видела ни светлого турецкого ковра, ни темных полированных досок пола. Она ослепла, оглохла, онемела.

Потом она медленно повернулась, подошла к постели и опустилась на край. Ей казалось, что грудь стягивает удавка, ломая ребра, выдавливая последний воздух из легких. Сердце как будто вырвали из ее груди, и теперь на его месте зияла пустота.

Рэйзеби был в безопасности. Она спасла его, но какой ценой… она пожертвовала собой, своим сердцем. Каждое лживое слово, произнесенное ею, оставило в ее душе кровоточащую рану. Освободив его, она приговорила себя к пожизненной каторге. Она чувствовала себя опустошенной и разбитой.

Элис сидела на постели, глядя в одну точку. Секунды превратились в минуты, минуты в часы. Солнце закатилось, стемнело.

В дверь постучали. Старшая горничная, Мэг, заглянула в спальню:

– Принести вам ужин, мэм?

– Уходи, – с трудом разомкнув губы, проговорила Элис.

Дверь снова закрылась.

Она легла на постель и уставилась в потолок. Наступала ночь. Вскоре шум за окнами затих, умолкли голоса прохожих, не стучали колеса карет. Воцарилась тишина. В окно робко заглянул серебристый месяц. Элис лежала, судорожно сжимая в кулаке два соверена. Она посмотрела на свою руку так, как будто это была не часть ее самой. Медленно она разжала пальцы, раскрыла ладонь и взглянула на две большие монеты. Вот они, ее тридцать серебреников, залитые призрачным лунным светом.

И тут как будто прорвало плотину – боль настигла ее, грубая и безжалостная. Элис зарыдала.

Она оплакивала свою утрату, она потеряла мужчину, которого любила, и женщину, которой когда-то была. Она рыдала, и ей казалось, что поток слез никогда не иссякнет.

Три дня спустя Элис уложила свой саквояж и покинула дом на Мерсер-стрит. На почтовой карете она доехала до Саутгемптона, села на первый же корабль и поплыла домой, в Дублин.