На сцене, в постели, в огне - Елена Арсеньева Страница 40

Правда, она им подавилась, этим мышонком… Но хоть на время она все же добилась своего!

Прикончила Айседору.

Галина Бениславская давно, еще с девятнадцатого года, была знакома с Есениным. Она служила какой-то функционеркой, да еще в совпартшколе училась, была занята сверх меры, эта провинциалочка, желавшая непременно выбиться во власть. И все же она находила время являться на сборища поэтов в каких-нибудь кафе, в том же пресловутом «Стойле Пегаса».

Выглядело ее появление очень своеобразно.

Вот пример.

Есенин самозабвенно читал стихи — он очень любил это делать и читал, конечно, превосходно. Вокруг и перед эстрадой толпился народ. Было много девушек, обожавших его. Они сжимали в руках его книги, ненавидели публику, прерывавшую чтение, и утешали Есенина, как могли. Иногда он исчезал то с одной, то с другой в темной московской ночи. Их было целое общество, этих мимолетных утешительниц, соперничавших за право переспать с обожаемым поэтом и ненавидевших друг друга.

И вот во время чтения в дверь до отказа заполненного кафе въезжал велосипед, нагло раздвигая чьи-то спины. «Ночные мотыльки» Есенина сдавленно шипели проклятия, но не осмеливались браниться громко. Никто не решался толкнуть сидевшую на велосипеде девушку в простенькой юбчонке, поношенных туфлях и выцветшей матроске с комсомольским значком на воротнике. Тюбетейка подчеркивала иссиня-черный цвет ее тугих, длинных кос. В чертах ее, в сросшихся бровях, в великолепных карих глазах с длинными ресницами было что-то не то армянское, не то еврейское. Сильные руки, поросшие густыми волосками, крепко сжимали руль. Она производила одновременно притягательное и отталкивающее впечатление, словно не до конца прирученный зверь.

Девушка доезжала до эстрады и принималась в упор смотреть на Есенина своими карими, с золотыми искорками глазами, словно гипнотизируя его. Изредка она окидывала презрительным взглядом пеструю толпу зрителей. Крепко держала руль велосипеда и ждала. Когда Есенин заканчивал читать, девушка уводила его, словно песика, поджавшего хвост.

— Кто это? — спрашивали видевшие явление впервые.

— Бениславская, партийка, — отвечали сдержанно друзья Есенина. И добавляли осторожно… очень осторожно, потому что этой особы многие боялись: — Для Сережи она много значит.

— Это хорошо! Она красивая и энергичная! — сказала однажды наивная Елизавета Стырская, еще не знавшая, что «партийка» Галя сначала была приставлена к Сергею по особому поручению, чтобы следить за ним, а потом влюбилась в него самозабвенно, властно, ревниво. Про такую любовь одесситы говорят: «Влюблена, как кошка». Эта страсть стала трагедией ее жизни.

В ее жалкой комнатенке они с Есениным прожили недолго. Галя еще не остыла от ненависти к блистательной, хотя и брошенной любовником Айседоре Дункан. Ее звериная страсть, ее ненасытность, ее ревность к Айседоре и ко всему миру, который пытался посягать на ее собственность — Есенина, пугали его. Он очень скоро перестал быть «женат и счастлив», а что касается любви, то ее там никогда и не присутствовало. Чувствуя, что от Галины ему не избавиться так просто, как от Айседоры, жалея о том, что сделал, он начал так пить, что испугал даже свою «партийку».

В Шереметевской больнице долгим и заботливым уходом удалось поставить Есенина на ноги. Он даже набрался сил сказать Галине:

— Ты мне не нужна ни как друг, ни как женщина.

Он приходил на концерты Айседоры и кричал ей:

— Изадора! Изадора!

Они бросались друг другу в объятия и плакали, как дети. Потом Есенин ушел, чтобы не вернуться уже никогда. Даже морально закаленного Шнейдера (который, конечно, был коллегой «партийки» Галины) прошибло то, что он увидел тогда в глазах Айседоры.

Есенин же пытался влюбиться хоть в кого-нибудь, даже в артистку Камерного театра Августу Миклашевскую. Но любовь не приходила. Слишком уж простенькой была Августа: «Ты такая ж простая, как все, как сто тысяч других в России…»

Эта история тоже кончилась ничем. Ведь Есенин, как и многие истинно талантливые люди, вместе с божественным творческим даром получил и проклятие — он был предназначен для того, чтобы разрушать созидаемое. «Ангель» и «чиорт»…

Ну да, у большого дерева большая тень. В самом деле — тень была такая большая, что саламандра едва-едва добралась до ее края и с трудом спаслась, снова бросившись в огонь.

Для этого Айседоре пришлось покинуть Россию.

После ее отъезда Есенин заболел. У него подозревали чахотку. Он бродил по комнате, худой, желтый, в пижаме, которая казалась снятой с другого человека. Комнатушка Галины была жалкой, как и она сама: колченогий стол, узкая кровать и низкая кушетка. На столе бутылка с нарзаном.

Галина, тощая, черная, прямая, похожая на монашенку — вот только на пальце у нее было кольцо с монограммой С.Е., — ухаживала за ним.

К нему никто не приходил.

Наконец С.Е. набрался сил порвать с Галиной (которая, впрочем, продолжала заниматься его семейными и литературными делами) и даже попытался найти мимолетное забвение, женившись на Софье Толстой (внучке графа-писателя). Но это была совершенная нелепость. В ночь на 28 декабря 1925 года Есенин покончил жизнь самоубийством, повесившись в ленинградской гостинице «Англетер».

30 декабря гроб с его телом был перевезен в Москву. Похоронили поэта на Ваганьковском кладбище. Через несколько дней на имя Александра Яковлевича Таирова, знаменитого режиссера, из Ниццы пришла телеграмма: «Прошу выразить родным и друзьям Есенина мою огромную боль и мое соболезнование. Дункан».

Год спустя, морозным зимним днем, на Ваганьковском кладбище застрелилась Галина Бениславская.

Она оставила две записки: «3 декабря 1926 года. Самоубилась здесь, хотя я знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина. Но и ему, и мне это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое». Рядом лежала крышка от коробки папирос «Мозаика», которые Галина выкурила здесь. На крышке была надпись карандашом: «1 осечка». Ее револьвер дал еще несколько осечек. И лишь в шестой раз пуля попала в сердце. По завещанию Галины ее похоронили рядом с Есениным.

О господи, что ж в нем было такого, в этом хулигане, что его так смертельно любили?!

Ведь Айседора тоже пыталась покончить с собой. Она писала Шнейдеру: «Смерть Есенина потрясла меня, но я столько плакала, что часто думаю о том, чтобы последовать его примеру, но только иначе — я пойду в море».

Айседора решилась сделать это в Ницце, но ее спасли.

Ирме она писала: «Я рыдала и страдала из-за него так много, что он, кажется, исчерпал все мои человеческие возможности страдать».

И все же саламандра попыталась вернуться к жизни. Ей понадобился для этого даже не танец — хотя она танцевала по-прежнему, и отзывы о ее искусстве, музыкальных композициях на музыку Листа, стихи Марселя Эрана и Жана Кокто были разными, от восторженных до уничижительных, — а новая любовь. На сей раз избранником ее сердца стал пианист Виктор Седов — тоже русский (может быть, в память о Есенине?!), тоже молодой и красивый. Его она привезла в Ниццу, в свою студию в доме № 343 на Променад д’Англэ, в сентябре 1926 года. Виктор Седов был не ангел и не черт: очень красивый, очень влюбленный, очень преданный этим последним отсветам красоты, которыми ослепляла сейчас Айседора. И вдруг… и вдруг она засияла еще ярче!