Песня орла - Мэрилайл Роджерс Страница 40

Но Линет об этом не думала. Первым делом она спустилась к ручью и намочила небольшую часть шелка. Набросив сухую часть полосы себе на шею, она вернулась к Райсу, встала перед ним на колени и низко нагнулась, чтобы как следует осмотреть рану, ибо, подобно всем леди, живущим в замках, она была достаточно сведуща в лечении боевых ран и сразу оценила справедливость замечания Райса о незначительности раны. Однако сама она тоже не ошибалась: открытая поверхность раны немедленно требовала повязки.

Нежно отогнув края разорванных штанов, девушка приложила влажную ткань прямо к ране, а затем туго забинтовала ее.

Райс тяжелым взглядом рассматривал склоненную над его бедром густую массу каштановых волос и тонкие пальцы, ловко и бережно бинтующие раненую плоть. Пальцы эти были легки и прохладны, но жгли его жарким огнем желания, и Райс невольно выпрямился, стараясь скрыть слишком живую реакцию своего тела.

Линет, стоявшая между его колен, вздрогнула от этого движения и подняла взор к золотым искрам, сыпавшимся из черных бездонных глаз. Лицо Райса застыло, и лишь бьющийся на горле пульс выдавал смятение и призыв. Ресницы Линет упали на бледные щеки, чтобы Райс не прочел в них ответную нежную страсть.

Тогда принц решительно отвел ее руки и заставил девушку встать, поднимаясь и сам.

– Битва выиграна, и пришло время уходить.

"Уходить… – насмешливо подумал он. – Уходить от развалин Абергеля и бежать от невинности, бороться с которой больше невозможно".

К вечеру небо снова затянулось тучами, и в главном зале Рэдвеллского замка собралось невиданное доселе количество народа, начиная от простых мальчишек и заканчивая благородными воинами с сакским лордом во главе. Всех их привело сюда любопытство – какую кару придумал хозяин для провинившегося часового. Высокородные стояли посередине, оттесняя сервов к холодным каменным стенам и образуя в центре зала небольшой круг. Развязка приближалась.

– Ну! – громко и глухо провозгласил Годфри, заставляя всех умолкнуть. – Извиняйся же, если осмелишься! – И, наблюдая за несчастным, граф неожиданно с гордостью подумал о дочери, у которой хватило чести и такта не присутствовать при подобном зрелище.

Эдольф со связанными за спиной руками стоял на коленях перед высоко восседавшим графом и бормотал в ответ что-то невразумительное.

– Если бы Мэг не заманила меня в ту каморку на крепостной стене, то я бы и стоял себе спокойно.

– Так вот каково твое извинение за нарушение присяги? Ты извиняешь себя призывом какой-то грязной шлюхи? – Лицо графа исказила гримаса отвращения, повторившаяся и на лицах стражников, но уже по другой причине – их оскорбило то, что этот солдат был так близок к исполнению всеобщего заветного желания.

– Приведите Мэг. – Годфри был намерен раскрыть гнусность Эдольфа до конца и перед всеми. Предатели, бросившие его сегодня, уже заточены в подвалах донжона и завтра сполна прочувствуют его гнев. Сейчас же время рассчитаться с этим ублюдком. Годфри нахмурился, ибо с наказанием простых воинов в нем поднялось желание расправиться и с Озриком, слишком хорошо, впрочем, защищенным от подобных посягательств возможностью объявить его, Годфри, публично клятвопреступником и неизбежной поддержкой принца Уэльского…

Испытывая чувство неловкости, сэр Байзел все же послал кого-то из своих подручных выполнять приказ графа, и весь замок пришел в движение. Алан, сгорающий со стыда, все это время стоял, затесавшись в последние ряды собравшейся толпы и не обращая внимания ни на раздававшийся кругом шепот, ни на стоявших у него по бокам Марка и Озрика.

– Если оправдание Эдольфа искренне, – продолжал тем временем граф, ожидая, пока его воля будет исполнена, – то Мэг, отвлекавшая часового от его обязанностей, виновата не меньше, чем он. Порочная девка увела его с поста, тем самым оставив Рэдвелл незащищенным на всю ночь, – и это простить невозможно.

Потрясенная такой жестокостью, Мэг без слов рухнула рядом с коленопреклоненным Эдольфом и приготовилась к самому худшему.

Тот посмотрел на нее с ненавистью.

– Это все ты, ты, блядь! Зато теперь и попляшешь за свои делишки!

Услышав столь дикое обвинение, Мэг неожиданно рванулась прямо к графу и взглянула ему в лицо с такой ненавистью, какая дается только невиновным:

– Я ни в чем не виновата!

– Но наш друг… – слова Годфри источали злобу и яд, – клянется, что ты прошлой ночью заманила его на свидание в каморку для хранения оружия, а затем, по его же словам, замкнула там на засов.

– На свидание? Его?! – Мэг, содрогнувшись от отвращения, быстро отодвинулась от обвиняемого. – Да я скорее соглашусь вытерпеть все наказания, чем улечься с ним в постель! Нет, господин, в таком я и подавно не виновата! Прошлой ночью у меня были игры позабавней. – Глаза Мэг сладко прищурились, и она с ног до головы окинула взглядом боязливо ежащегося сэра Байзела. – С дружком, что не теряет ни времени, ни сил на то, чтобы накачаться элем, а тратит их на кое-что послаще.

Алан стоял ни жив ни мертв, полыхая пламенем стыда за свою неумную шутку, и наконец не выдержал. Растолкав взрослых, он порывисто бросился к отцу.

– Сэр, заклинаю тебя честью, которая, как ты учил, для дворянина дороже всего, позволить мне признаться, что повинен во вчерашнем происшествии я!

Упоминание о чести в устах маленького сына несколько смутило графа, и злоба на его лице сменилась удивлением.

– Но каким же образом, мой мальчик? – Серые глаза блеснули глубоко спрятанной нежностью, перемешанной со страхом, и внимательно наблюдавший за графом Озрик с радостью понял, что Годфри безумно боится разоблачения утренних событий своим же собственным сыном – с одной стороны, и, с другой, – что пришло время посвятить и мальчишку в давно лелеемые им с Марком планы мести. Губы сакса скривились в холодной усмешке, и он весь превратился в слух.

– Это я заманил Эдольфа в каморку. – И в подтверждение сказанного Алан повторил все вчерашнее представление.

По зале прокатился ропот облегчения, а изображаемая так ловко девица и вовсе зашлась в грубом гоготе. Молчали лишь сам Эдольф, в глазах которого запылала черная ненависть, и граф Годфри. За веселым спектаклем, разыгрываемым сыном, он почувствовал нечто опасное и жуткое.

– Мэг твоим признанием, Алан, от наказания освобождается. Но только она. Ибо вне зависимости, была ли это твоя шутка или ее распущенность, результат тот же: Эдольф покинул вверенный ему пост. – Взгляд графа скользнул по склоненной голове виновного. – Тебя, сын, и так перенесшего тяготы заложничества, я от наказания избавляю, но Эдольфу за такой проступок прощения нет.

Толпа замерла в ожидании приговора жертве, у которой от страха ходили ходуном руки и ноги.

– Ценой его станет для начала двухнедельное заточение в донжоне на хлебе и воде, а затем над твоей головой будет сломан меч, и ты навеки покинешь стены Рэдвелла.