Воспитанница любви - Ольга Тартынская Страница 40

Коноплев был ни много ни мало губернским городом. А посему здесь водились и гостиный двор, и присутствие, и французский магазин, и театр, и даже трактир под названием «Париж». Однако беглецы остановились вовсе не в «Париже», а в русской харчевне с номерами. Когда они прибыли в Коноплев, здесь уже гуляла богатейшая ярмарка и по улицам возили «дерево» – сухую березу, укрепленную в санях и украшенную лентами, бубенчиками и лоскутами.

Разумеется, все номера были заняты, снять квартиру оказалось вовсе невозможно. Им повезло: только что один незадачливый помещик, приехавший на ярмарку, проигрался в прах и вынужден был ни с чем возвращаться домой. Его номер с небольшим обманом как раз сняли под Веру: с цыганами никто не стал бы иметь дело.

В первый же день Яшка выгодно продал лошадей гвардейским ремонтерам, а возок – уездному помещику. Из этих денег оплатили номер, а остальной доход предназначался цыганскому хору, к которому думали пристать Луша и Яшка. Отправляясь на ярмарку, Луша предупредила Веру:

– Не ходи гулять одна. Здесь нынче разбойников всех мастей со всех волостей. Не ровен час…

Она не договорила, лишь угрожающе покачала головой. Но где же усидеть молоденькой девушке в такой праздник! В родном городке Веры тоже гуляли на Масленицу, и она очень любила эти празднества. Бывало, они с Сашкой с утра до вечера пропадали на улицах: брали снежную крепость, объедались блинами, смотрели представления в балаганах, а вечером наряжались и ходили по домам с колядками. Как же весело им было! Разглядывая жалкий номер захудалой провинциальной гостиницы, Вера весьма загрустила. Подумала о Сашке: что он, как-то он учится, готовится ли к университету? Страшно подумать, ему уже шестнадцать лет!

Нет, нельзя здесь оставаться в одиночестве. Эти блеклые рваные обои со следами клопов, надтреснутый кувшин и колченогий стол кого угодно вгонят в тоску. Глядя на себя в мутное зеркало, Вера завязала ленты меховой шляпки, облачилась в капотик и затем покинула отвратительное место до вечера.

Праздничная толпа на рыночной площади рябила пестротой уборов, шумела и веселилась. На одинокую нарядную девушку благородного вида обращали внимание и давали ей дорогу. На углу площади бабы в цветастых платках торговали блинами. Вера купила горячий масляный блин, начиненный красной икрой, и скушала его с аппетитом. Мальчишки свистели и бежали на реку смотреть кулачный бой. Там же по обычаю купали в снегу молодоженов, желая им достатка и благополучия, кричали им «горько» и заставляли целоваться.

Балаганы манили своими чудесами. Вера посмотрела кукольную комедию и нахохоталась, как в детстве, остротам Петрушки. Полюбовалась на обнаженных атлетов, которые, не боясь мороза, кидались огромными гирями. На уродов смотреть не стала из смешанных чувств брезгливости и жалости. Заслышав цыганское пение, девушка спешно ретировалась за торговые ряды. Не следовало показываться Луше на глаза, а то будет сердиться.

Со стороны городского парка слышались воинственные крики, хохот, свист. Вера отправилась туда. Целый снежный город с крепостными стенами в человеческий рост был воздвигнут в парке! Разгоряченный, румяный люд отстаивал крепость от таких же румяных, веселых завоевателей. Туда-сюда летали снежки, попадали в цель, и цель хохотала, вместо того чтобы пасть сраженной. В боевых действиях участвовали и дети и взрослые. Но вот проломлены стены, все смешалось, снежный город взят.

Вера ликовала, прыгала, хлопала в ладоши вместе с губернскими мещанками и дворовыми девчонками. Тут вдруг девицы с визгом бросились врассыпную. Их настигали молодцы, захватившие снежную крепость и по праву победителей целовавшие всех без разбора. К Вере тоже подскочил высокий тонкий юноша в ученической шинели, запорошенной снегом, и застыл как вкопанный. Вера вскрикнула и закрыла лицо руками. Несколько времени они не двигались, словно окаменели, но Вера все же решилась взглянуть на юношу.

– Саша! – вскричала она, не веря своим глазам.

– Вера! – наконец выговорил остолбеневший Сашка, и подбородок его затрясся.

Да, это был он, любимый братец. За полгода, что протекли в разлуке, мальчик вытянулся, немного возмужал и превратился в юношу с пушком над верхней губой и важным баском. А из-под картуза торчали все те же вихры. Еще не веря себе, обрадованная девушка волокла Сашку из толпы, чтобы поскорее расспросить и насмотреться на него. Пришлось вести братца в ненавистный номер гостиницы. Встретив в зале полового, Вера попросила его подать обед в номер. Прилизанный обходительный слуга, стрельнув глазами в Сашку, угодливо поклонился:

– Слушаю-с! – и полетел исполнять приказание.

Наконец они одни, можно снять тяжелые одежды, отогреться и выпить горячего чая. Вера, как в детстве, помогла братцу раздеться и устроила шинель на вешалке. Явился половой, неся на подносе дымящиеся кушанья.

– И чаю, чаю погорячее! – распорядилась Вера.

– Слушаю-с! – Половой исчез, а через минуту перед Верой возник поднос со стаканами горячего чая и колотым сахаром в блюдечке.

Сашка набросился на кушанья, будто не ел все эти полгода. Вере же есть не хотелось. Она ждала, когда же будет можно задать бесчисленные вопросы, которые теснились в ее голове. Девушка изнемогала от волнения и любопытства, когда братец насытился наконец.

– Ну же, Саша, какой ты, право!

Сашка понял ее и вдруг погрустнел. Лицо его сделалось вовсе детским.

– Папенька скончался сразу после Рождества.

– Как?!

И братец рассказал, как Сергея Васильевича лишили места. С кем-то он не поладил, не захотел против совести поступить. Дом давно уже заложен, Сашку учить не на что, перебивались случайными заработками. Папенька целый месяц обивал пороги, но места так и не нашел. После Рождества он простудился, промочив ноги без калош, и слег. А еще затосковал крепко, так что конец его был предопределен.