Свободная любовь. Очарование греха - Якоб Вассерман Страница 40

Гудштикер повиновался. Дальше жизнь потекла без изменений. Когда Гудштикер бывал у нее, они больше не читали и мало разговаривали. Он осыпал ее ласками, и так как Рената самым решительным образом отказалась принадлежать ему и отняла у него всякую надежду, то он употреблял все средства, чтобы разбудить ее чувственность и заставить ее отдаться бессознательно. Гудштикер перебрал все утонченные способы, которые прежде с успехом испробовал на других женщинах. Он дарил Ренате дорогое белье и требовал, чтобы та демонстрировала, пришлась ли обновка впору. Он читал ей стихи, первые же строки которых заставляли личико Ренаты заливаться краской стыда. Как бы между делом, поглаживая ее нежные плечи или шею, он подробно пересказывал откровения знакомых женщин, которым довелось испытать высшее блаженство — блаженство близости с мужчиной. Но все было напрасно. Иногда Гудш-тикеру казалось, что девушка его ненавидит, а иногда, наоборот, что безмерно любит. Так проходили вечерние часы, а зачастую и часть ночи в бесплодных домогательствах и поцелуях без ответа. И чем больше Рената погружалась в эту трясину, тем больше казалось, что она и ее тело, обратившееся в игрушку жалкой пародии на любовь, были два совершенно не связанных между собой предмета. Жизнь Ренаты и Гудштикера превратилась в какое-то длительное, глухое томление двух существ, из которых одно было ослеплено разгоревшимися желаниями, а другое погибало из страха перед гибелью.

У них стало бывать теперь много народу. Гудшти-кер настоял, чтобы Рената устраивала у себя нечто вроде званых вечеров, на которых гостям подавали чай и печенье. Эти приемы проводились якобы для развлечения Ренаты, в действительности же Гудштикером руководило тщеславие.

— Не находите ли вы, что она недурна? — спросил раз Гудштикер у одного молодого человека, которого Рената вовсе не знала, только для того, чтобы увидеть, какое впечатление Рената производит на других мужчин. Но молодой человек и его гладко выбритый товарищ с жадно блестевшими глазами лишь заискивающе и смущенно улыбнулись. Это были бедняки, повсюду заходившие на чашку чая и считавшие очень удачным день, когда их угощали хлебом и ветчиной. Бывал на этих приемах и Стиве, к удивлению всех, совершенно порвавший с Анной. Он приводил с собою очень веселую даму, которая при каждом удобном случае приподнимала платье выше колен. Другие мужчины тоже приводили своих возлюбленных, усвоивших по отношению к Ренате тон коллег. На стене висело новое платье Ренаты из светлой изящной материи с кружевами, приобретенное в лучшем магазине. Оно служило предметом общего восхищения.

На один из таких вечеров попал издатель Гудшти-кера, лейпцигский финансист. За ним слуга внес корзинку с бутылками вина, и началась настоящая оргия.

Капиталист влез на стол и стал говорить речь, состоявшую из одних восклицаний. Один из молодых людей снял сюртук и начал отплясывать канкан. Дамы хохотали и говорили колкости в адрес Ренаты, которая неподвижно стояла, прислонившись к стене. Подруга Стиве, стянув с себя платье и оставшись в белье и чулках, увлекла журналиста за ширму, откуда вскоре послышались стоны и вздохи. Остальные женщины, за исключением хозяйки вечера, поспешили последовать ее примеру, а так как ширма была всего одна, то они отдавались своим кавалерам на стареньком диване в углу мастерской и на кровати Ренаты. Никто не думал о том, чтобы зажечь лампу, хотя уже почти стемнело. Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошла Ирена Пунчу; она остолбенела от изумления. В красноватом отблеске вечернего неба Ренате показалось, что Ирена устремила на нее испытующий взгляд. Рената перевела глаза на Ангелуса, который как бы с упреком смотрел на нее из темноты, потом вскрикнула, обняла Ирену и, припав лицом к ее плечу, горько заплакала. Это продолжалось несколько минут, в течение которых поспешно одевавшиеся гости старались не встречаться друг с другом глазами.