В объятиях заката - Сандра Браун Страница 40

Некоторое время он сидел, молча уставившись в землю, а она смотрела на него, желая — и не осмеливаясь — потрогать рукой его волосы, стереть со лба озабоченные морщинки.

Когда он снова взглянул на нее, лицо его уже опять стало бесстрастным.

— Видно, нам придется остаться вместе, пока не приедем в Джефферсон.

— Видно, придется.

А что потом? Спросить она боялась. Быть женой почти чужого мужчины, у которого каждую минуту меняется настроение, — не лучшая участь, но, по крайней мере, он не бьет ее. И чем быть совсем одной, как еще месяц назад, пусть лучше он будет рядом. Она уже начала скучать по нему, если долго его не видела, в каком бы настроении он ни являлся.

— Прости меня за… за мое молоко. Но когда мы поженились, я и правда не знала…

Помимо воли глаза его остановились на ее груди — такой же гладкой, налитой и соблазнительной, как и прежде.

— Конечно, ты не знала, — ответил он. — И я сердился вовсе не на тебя, а так… на судьбу.

Сердился — потому что жена его умерла безвременно и несправедливо. Потому что женился на этой девушке, все время твердя себе, что она — шлюха, дрянь, и пытаясь убедить себя, что она не нужна ему. И еще потому, что, несмотря на все свои уверения, желал ее еще больше, чем раньше.

— А зачем ты сказал мистеру Хиллу, что сам отведешь меня к речке? И… обнял меня? — С последней фразой она обращалась уже скорее к собственным туфлям, потому что поднять на него глаза не было никакой возможности.

«Потому что я не хочу, чтобы он провожал тебя. Потому что я взревновал, как дьявол, едва он сказал об этом. Потому что это дало мне возможность дотронуться до тебя».

— Они с Мозесом, наверное, слышали, как мы ругались. А я не хочу, чтобы говорили, будто я плохо обращаюсь с тобой.

— А. — Горькое разочарование помешало ей сказать еще что-нибудь.

— Ну, пойдем к фургону. Ма и Ли, наверное, тоже сейчас придут.

К удивлению ее и собственному, он заставил ее взять себя под руку, чтобы она не упала.

— Более жалкого зрелища я никогда не видела!

На поверхости воды появилась светловолосая голова Буббы Лэнгстона. Он шумно отплевывался. А всего в нескольких футах от него расположилась на заросшем травой берегу Присцилла Уоткинс. Она сидела, опершись на отставленные назад руки и подобрав колени, не смущаясь тем, что мальчишке, плававшему в мелкой воде, были хорошо видны ее бедра и исподнее.

— Ты что, за мной шпионишь? И что увидала жалкого? — спросил Бубба, медленно выбираясь на берег. Перед тем как влезть в воду, он хотел сбросить с себя всю одежду и теперь благодарил небо, что сообразил оставить штаны.

— Ни за кем я не шпионю, — отрезала она. — Я просто сюда пришла немного проветриться. Трястись целый день в старом фургоне — такая пыль и жарища.

Присцилла сложила губы бантиком, зная, что это производит неотразимое впечатление на любого мужчину, и выпрямилась. Высоко подняв руки над головой, она потянулась, туго натянув платье на налитой груди. Из-под полуопущенных ресниц ее серые глаза сочувственно взглянули на Буббу.

— А жалкое зрелище — это твоя грудь, Бубба Лэнгстон. На ней нет ни единого волоска. Я видела, как купался в реке мистер Коулмэн. У него везде волосы. На груди, под мышками. И еще на таких местах, которые молодой девушке не полагается даже видеть. — Она зевнула, изображая смертельную скуку, в то время как глаза ее зорко поглядывали на нервно запрыгавший кадык Буббы.

— Знаешь, что было бы действительно здорово? — спросила она, внезапно оживившись. — Я, наверное, сейчас сниму туфли и поболтаю в воде ногами. Мы, девочки, не такие счастливые, как мальчишки. Мы не можем раздеться до трусов и купаться, где только вздумается.

Бубба, как зачарованный, смотрел, как она, развязав тесемки, стащила туфли. Задрав юбку, она начала снимать чулок. Все тело Буббы одеревенело, когда ее руки спустили чулок от колена до щиколотки. Наконец с чулком было покончено, и, увидев ее обнаженную белую ступню и голень, Бубба решил, что сейчас скончается.

Зажмурившись, она опасливо погрузила ногу в быстро бегущую воду речки. Затем, сладострастно приоткрыв глаза, лениво облизнула языком губы. Бубба, застонав, двинулся в ее сторону, зайдя при этом по пояс в воду.

— Присцилла.

Не обращая на него внимания, она начала снимать второй чулок. Наконец ее юбки оказались подобранными до пояса, а ступни болтались в прозрачной воде.

— Это почти так же здорово, как кое-что еще — правда, Бубба?

Бубба уже плохо соображал и не понял смысла ее вопроса.

— На моей тоже есть волосы.

Она недоверчиво усмехнулась.

— Вовсе и нету.

— Есть.

Он стоял от нее всего в нескольких дюймах, и, болтаясь, ее ступня то и дело задевала его бедра и перед его штанов. О Боже, он точно сейчас умрет!

— Вот, видишь?

Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть его грудь.

— Да, теперь вижу. Есть несколько волосков — вот, и вот… — Она посмотрела на его пылающее лицо, по-прежнему прикрывая глаза ресницами. Понизив голос до мурлыкающего шепота, она спросила: — А ты чувствуешь, как они растут там? Какие они на ощупь?

Язык Буббы точно распух во рту и, казалось, разучился двигаться. Даже если бы от этого зависела его жизнь, он сейчас не смог бы и плюнуть. Но тем не менее хрипло выдавил:

— Потрогай — увидишь.

В глазах Присциллы загорелся победный огонь; она оглянулась через плечо.

— А если я потрогаю, ты никому не скажешь? Даже своему противному братцу?

— Клянусь, — отозвался он, вложив в это слово всю преданность апостола, присягающего верховному божеству.

— Ну хорошо. — Протянув руку, она поднесла ее к груди Буббы, но в последний момент отдернула. — Нет, не могу! Боже, она убьет его!

— Можешь! — умолял он. — Просто потрогай.

— Очень жестоко заставлять меня делать так, Бубба Лэнгстон, — сказала она с упреком.

Но Бубба зашел уже слишком далеко, чтобы осознать, что ему намеренно отводят роль соблазнителя. Он чувствовал в эту минуту лишь обжигающее прикосновение пальцев к его груди. Тело его словно налилось белым пламенем; мужская сила безжалостно натягивала мокрые штаны. Если бы вода не доходила ему до пояса, она бы увидела, как велика ее власть над ним. Как раз в этот момент ее ступня коснулась его промежности.

— О, Бубба, — произнесла она, закрыв глаза и дав пальцам продвинуться чуть подальше. — Тебя так приятно трогать. Ты настоящий мужчина.

— Да?

— Ах. — Со вздохом сожаления она убрала руки. — Но я не должна была позволить тебе уговорить меня делать это. Я вся горю.