Князь. Записки стукача - Эдвард Радзинский Страница 40

Боже мой! Думал ли я, что их придется считать!

Думал ли я, что придется вернуться к секретному дневнику…

Сколько всего случилось за это время…

Это, конечно, 13 июня 1866 года… Самый счастливый день в моей жизни. Свершилось! Нет, мы ни о чем не договаривались с ней. Но это очень дорогой для меня день – годовщина свадьбы папа´ и мама´.

Иллюминированный Петергоф блистал разноцветными огнями в светлой ночи… Съехалось множество гостей, наших родственников. Они заняли весь дворец… После парада гвардии, столь любимого папа´, были торжественный ужин и фейерверк.

Но я ждал одного – когда освобожусь.

И когда все наконец отправились на покой, я поскакал к ней.

На дороге из Петергофа высоко на маленькой горе стоит очаровательный крохотный охотничий дворец… Из его окон видны маковка церкви, пруд и зеленые дали… Говорят, в этом романтическом месте мой дядя (Александр Первый) встречался с петербургскими красавицами. Как во дворцах Людовика Пятнадцатого, здесь был сюрприз: в столовой зале достаточно наступить на маленькую педаль – и из-под пола под звуки менуэта поднимался столик, сервированный на двоих.

Я позвал ее пожить в этом домике… И она согласилась… И мы оба понимали, что будет… Но, думаю, она не догадывалась, отчего я выбрал этот день.

Помню, как вошел… Как смотрела на меня в ужасе.

Я целовал ее… Она не противилась, закрыла глаза.

Крик боли… и эти закрытые глаза – и будто убитая…

Она лежала словно мертвая… распростертое на кровати тело…

Я готов был сказать что угодно, только бы прервать это смертное отчаяние.

И я сказал:

– Надеюсь, ты догадываешься, я недаром избрал день женитьбы родителей моих. Теперь ты – моя тайная жена. И, клянусь, коли буду когда-нибудь свободен, женюсь на тебе.

– Молчите! Никогда этого не говорите! Я сама решила… когда в вас стреляли…

Я не знаю, сколько прошло времени. Был рассвет…

Она не двигалась… Но не спала. И вдруг прижалась, зашептала бессвязно:

– Люблю вас… люблю вас… люблю вас…

И дальше… Божественное тело металось в постели.

Она жадно требовала ласк… Я ничего подобного не испытывал…

Ее шепот:

– Еще… Еще…

Так она проверяла, люблю ли я ее…

А потом лежала, смеясь сквозь слезы… И горечь ее слез на моих губах, когда она подставляла мне глаза… Я целовал их и шептал, как моя няня в детстве:

– Чтобы никого-никого не видели, только меня.

И вдруг она сказала:

– Я давно этого хотела… но я за вас боялась. И сейчас за вас боюсь… Отец был очень гордый и любил меня без памяти. Больше всех братьев и сестер. Он сказал мне перед смертью: «Я оставляю тебя без гроша и с опасной красотой. Уходи в монастырь. Но если станешь содержанкой, я оттуда приду… и его убью… и тебя к себе заберу…» И он мне сегодня приснился… Я боюсь за вас.

Безумная была ночь. Самая безумная в моей жизни.

Так что утром я смог повторить ей уже со всем основанием:

– Клянусь, коли буду когда-нибудь свободен, женюсь на тебе.

Она плакала…

Я обошел вазы, вынул все цветы и разбросал по постели.

Когда она одевалась, я наклонился, зашнуровал ее маленький ботиночек.

А она шептала испуганно:

– Ну что вы делаете… Боже мой…

Медленно гладил ее ножку…

И все было опять.

Она сказала:

– Я в первый раз ночевала в чужой постели…

Боже, прости меня, самую грешную, за то, что мне так хорошо!

Именно тогда я придумал поехать вместе с нею в Париж.

Днем в Петергофе пил чай с Машей.

Мне показалось: она… знает! С видом мученицы пила чай и рассказывала о каком-то новом святом, гроб которого сам вышел из земли и исцеляет людей. Этот средневековый рассказ особенно раздражал сегодня, как и вид мученицы…

Я хотел видеть только ее.

Я велел привести коня и поскакал к ней.

Недалеко от охотничьего домика на дороге мне встретилась Сашенька на белой лошади – в цвет ее прелестной амазонки… Понял: дожидалась меня.

Заметил впервые, что она слишком румянит лицо…

И вспомнил, как утром солнце падало на подушку и в лучах его девичье румяное лицо со страхом-счастьем обращалось ко мне…

– Поздравляю с зарезанным ягненочком! – сказала Сашенька.

Итак, знает! Боже мой, но откуда?!

Умная Сашенька поняла:

– Как наивно, Ваше Величество… Ведь за Вами следят… Точнее, охраняют. Очень важно вовремя узнавать о подобных переменах в жизни самодержца в нашем пока самодержавном государстве. Так что сегодня весь двор обсуждает происшедшее… Интересно, как будут оценивать? Похотливый Зевс соблазнил невинную бесприданницу? Или наоборот: молодая тварь завлекла в свои сети стареющего императора?.. Но при всех вариантах – ситуация не понравится… Прощайте, Ваше Величество.

Впервые Сашенька не потребовала встречи.

Я был благодарен ей. Она поняла и сказала мне:

– Теперь у нас новая Главная Мадемуазель. Теперь будут не любить ее… Я от этой славной Всеобщей Нелюбви наконец-то освободилась, милый.

И поскакала… Она замечательна в седле.

Написал милой безумное письмо…

Она ответила: «Не пишите эти письма. Я и так все понимаю… Но как ужасно – всем все известно… Я не смогу больше приезжать в Петергоф.

Как видите, я, тайная жена для нас двоих, стала явной любовницей… для всех!»

Чтобы как-то уберечь ее, решил отправить ее за границу. Сделал это деликатно. Итальянка, жена ее брата, упросила ее поехать вместе с нею…

Она уехала. Проклятие!.. Уже к вечеру понял, что не могу без нее.

Мне было необходимо отправиться в Париж.

Ситуация в Европе грозила кровавой кутерьмой… Дядя Вилли (прусский король) всерьез решил пообедать Францией. Сам дядя Вилли – добрейший человек. Мы с ним дважды родственники (мать Александра Второго – родная сестра короля Вильгельма, а жена дяди Вилли – его тетка)… И я люблю его… Говоря правду, со времен, когда Государь Александр Павлович уговорил Наполеона сохранить корону моему прусскому деду, мы вели себя с прусскими родственниками, как со слугами. Особенно (что греха таить!) в этом преуспел папа… Но как все поменялось нынче! И надо признать, сделал это один человек – Бисмарк.