Не любовь. Не с нами - Наталия Романова Страница 40

Просыпалась я медленно, словно выныривала из вязкого, тёплого плена. Я выспалась, при этом чувствовала себя разбитой, буквально уничтоженной. Самое злое похмелье не сравнится с тем, что ощущала я, распластавшись на широкой кровати в просторной комнате.

С двух сторон от кровати стояли тумбочки, у входа был обычный трёхстворчатый шкаф из натурального дерева, как и остальная мебель. Окна закрыты тяжёлыми гардинами в пол, так, что не проникал ни один луч света. Понять, какое сейчас время суток и сколько времени я провела в этой спальне, было невозможно.

Я прикрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям. То, что случилось в ресторане, пронеслось цветастым вихрем. А перевал – сплошной стеной ужаса, даже лёжа под одеялом, в полной безопасности, я ощущала липкие лапы невыносимого страха, комок в груди, не позволяющий дышать полной грудью.

А вот всё остальное зафиксировалось в моей памяти подетально, складывалось ровными кирпичами, словно я выигрывала партию в тетрис.

Я вывалилась из внедорожника, как неваляшка, когда Глеб остановился в гараже этого дома. Не могла пошевелиться, поверить, что ливень больше не лупил по кузову машины, дворники не сгоняли потоки воды с запредельной скоростью, гром остался где-то там, на перевале, а прямо сейчас я слышала убаюкивающий мерный шум дождя по крыше нашего убежища.

– Испугалась, – не спросил, поставил в известность Глеб.

– Нет, – естественно, ответила я, уткнувшись ему в шею.

Глеб держал меня на руках, прижимая к своему сильному, горячему телу. Потом двинулся в дом через дверь, ведущую из гаража. Легко поднялся по лестнице, минуя несколько пустынных комнат, будто ему не приходилось нести меня в спальню, в которой я и проснулась.

Он раздевал меня, как куклу. Поставил перед собой, сам уселся на край кровати, легко расправлялся с крючками, замочками, пуговицами на моей одежде, снял даже серёжки. После отвёл в душ, зайдя под горячую воду со мной.

Я видела, как смывается грязь с перевала с моих ступней, рядом находились чистые ноги Глеба, и не могла поднять глаза на собственного спасителя. Если бы… если бы… если бы… Большая рука опустилась на моё солнечное сплетение, придавила, вынуждая прижаться спиной к разгорячённому телу, вторая провела по моей шее, снимая напряжение, по голове, выпуская вместе с мурашками по всему телу горячие слезы.

Глеб не пытался меня успокаивать, произносить утешающий, никчёмных набор слов. Слушал мой невнятный лепет и позволял тёплым струям воды смывать мои слезы, пока те не иссякли.

Простыни были холодными, отчего поцелуи казались слишком горячими. Каждое прикосновение губ обжигало, заставляло шипеть сквозь зубы, стонать, метаться, как в лихорадке. Дорожка влажного следа пробежала от шеи ниже и ниже, замерла на животе, опустилась непозволительно низко. Мне следовало удивиться, но в тот момент те немногие резервы, что оставались у меня, сосредоточились на происходящем.

После же всё походило на забытый сон, хотя я точно знала – это не сон. Это уже было, точно так же. Его ладонь обхватывала моё колено, заставляя сходить с ума от неясной, тягучей боли. После плавиться от того, что оказалась снизу. Смотрела сквозь ресницы на напряжённые руки, внимательный взгляд, капельку пота на лбу – точь-в-точь, я точно так же чувствовала вкус его губ, от которого внутри всё цепенело и сладко ныло.

Разум испарялся, сердце заходилось в бешеном темпе, дыхание сбивалось. Мелькавшие воспоминания о случившемся погибали под спудом обрушившихся на меня безумных ласк. От них дыхание перерастало в стон, а организм требовал своего. Немедля.

Потом я лежала на боку, перебирала волосы на затылке Глеба – мягкие, шелковистые, переходящие в короткий ёжик. Вдыхала смесь запаха геля для душа, моря, смолы, самого Глеба, закрыла глаза и вдруг сказала это:

– Я люблю тебя.

Мгновенно распахнула глаза, увидела отвечающий мне спокойный, молчаливый взгляд, проглотила хину воспоминания, тут же закрыла глаза снова, внутренне готовясь услышать то же самое, что и тогда, и всё, что услышала:

– Спи, Ира.

Я поёрзала на постели, природа настоятельно просила встать. Уборная нашлась там же, где и раньше – вход был прямо из спальни. На раковине предусмотрительно оставлена зубная щётка в упаковке, на краю кровати услужливо расположился шёлковый халат, при ближнем рассмотрении оказавшийся женской абайей.

Поиски моей одежды успехом не увенчались, пришлось надевать то, что предложили. Подол волочился по полу, кисти рук прятались в широких, расшитых золотом рукавах. На груди красовалась вычурная вышивка. Наряд одалиски из гарема – усмехнулась я и вышла из спальни.

Широкий коридор с несколькими крепко закрытыми дверями встретил гулкой тишиной. Я подошла к лестнице, посмотрела вниз, прислушалась. Ответом мне стала та же тишина. За семь лет первый этаж не изменился: несколько комнат в глухом коридоре, туалет, ванная комната, большая гостиная с широким дверным проёмом без двери, проход в кухонную зону. Тот же гарнитур, шторы, посуда, вазы в углу и в центре стола.

Я была здесь всего два раза. Первый в четырнадцать лет, за компанию с Колей, навязалась в приступе мазохизма, смотрела целый вечер, как Лия вьётся вокруг Глеба, он сажает её себе на колени, целует в щёку, шею, губы. Второй – в восемнадцать, накануне их свадьбы.

Понимание того, что Глеб, несмотря на все мои ухищрения, граничащие с откровенным, как мне тогда казалось, соблазнением, игнорирует мои прелести – за исключением одного-единственного поцелуя под сенью пицундских сосен, – сводило с ума.