Ночь с лучшим другом - Любовь Попова Страница 40

— Щекотно, — вскрикивая, от чего рука на груди сжимается сильнее, теперь ясно ощущая под собой острый камушек соска.

— А так, — язык теперь ниже пупка, скользит вдоль линии ремня, чертит влажную дорожку, пока я пытаюсь понять, что творю. Так не должно быть. Почему тело плавиться, а голова пустеет, оставляя место только густой патоке, растекавшейся по венам, как первоклассный наркотик, не давая мне возможности остановиться. Даже когда пальцы Мирона ловко справились с пряжкой ремня, когда сдернули узкие джинсы, когда я отчаянно стиснула бедра, по которым он теперь рисовал пальцами, пока его язык продолжал скользить вдоль полоски трусов.

И здесь пора сказать «хватит», ведь становится стыдно, от того как влажно внутри, как ткань трусиков липнет, как жарко невыносимо.

— Мирон… — выдыхаю, на что он просто мычит, продолжая сводить меня с ума, легонько отодвигая ткань трусиков. – Мне кажется достаточно… То есть… Теперь стало ясно, что я могу возбуждаться.

Да, ясно, что именно такое, когда внутри так горячо, а во рту пересыхает. Когда бросает то в холод до мурашек, то в жар.

Но даже сдвинуть ноги мне не удается, Мирон очень удобно между ними расположился, от чего джинсы на его заднице еще больше натянулись.

— Ты доверяешь мне? – поднимает он голову и меня прошибает ток от сверкающего огнем взгляда.

— Доверяю конечно, но это….

— Это эксперимент, и мы выяснили, что нужно довести его до конца…

— Как? — спрашиваю, а руки непроизвольно стискивают груди, между пальцев сжимают трогают соски. Сама не понимаю зачем, но теперь мне вдруг хочется, чтобы это была не моя рука. Например рука Мирона.

— Нужно довести тебя до оргазма…

Резко сажусь, полностью осознав, что Мирон произнес, но он толкает меня обратно рукой в грудь, тут же прижимаясь губами между ног через ткань, от чего остатки разума, за которые я держалась, словно за плот в бушующем океане, покинули меня, оставляя один на один со стихией.

Именно таким был Мирон. Непредсказуемым, диким, необузданным. И сейчас его губы увлажняли и без того мокрые трусики, пока пальцы не помогли коснуться самой чувствительной точки. Как тока разряд, как вспышка света. И мне снова захотелось сбежать, и я снова села, но Мирон рыкнул и толкнул меня рукой обратно. Без слов. Минимум действий. Давая понять, что я должна делать. Просто лежать, лежать, пока его руки как клешни вцепились в мою задницу, а губы и язык мучая киску, вынуждали открывать рот в немом крике. Дыхание перехватывает, в груди зажгло, а из глаз брызнули слезы. Но все это перекрыл собственный крик, когда язык Мирона начинает буквально хлестать распухший клитор, пальцы стискивать ягодицы.

Руки, словно действуя сами по себе, хватают Мирона за растрепанные волосы, тянут, пока не своим голосом кричу:

— Мир-рон! Боже! Боже! Еще!

Меня трясет, меня раздирают сотни неизвестных чувств и ощущений, внутри словно просыпается зверь, который жаждет этого лакомства еще, пока не наевшись до конца, отпускает меня. Отпускает, давая понять, что теперь эта часть души всегда со мной. Мирон всегда со мной. Его голос, его запах, его тело. Часто дышу, снова падая на подушки, просто не могу заставить себя открыть глаза, но Мирон просит, и я не могу ему отказать. Сейчас, кажется, я ни в чем не смогу ему отказать.

— Сашка…

— Хм-м, — теперь его язык не занят мною, но между ног все еще влажно и горячо, и я открываю глаза, заглядывая в глубокие озера нависающего надо мной Мирона. Такого привычного, такого напряженного, словно принявшего важное решение.

— Я люблю тебя, — хрипит он и сознание только что дремавшее от неги, разрезает острая боль, поглотившая удовольствие.