Особое выражение лица - Вера Колочкова Страница 40

– Ребят с Зеленой Рощи прислали, чтоб отогрелись немного… – тихо пояснил ей в спину Илхом, пробираясь следом.

– С какой Зеленой Рощи?

– А ты что, не слышала? Там таджики собрались, уже третью ночь костры жгут. Много, человек триста! Им деньги строительные фирмы за полгода работы не заплатили, будто сговорились. Извините, говорят, кризис, нету у нас, банк прогорел…

– Так все равно разгонят ведь!

– Не думаю… Их уже и по телевизору по всем каналам показали, и в газетах пишут. А вчера какой-то начальник из миграционной службы приезжал, обещал разобраться.

– И что? Думаешь, разберется?

– Нет. Нет, конечно. Тут разборками дела не сделаешь. Тут надо миром, через своих действовать. Завтра Фарух Закиров должен пойти на переговоры с этими, которые не заплатили.

– Кто это – Фарух Закиров?

– Ну… Он вроде как глава нашей диаспоры. Он-то быстро договорится! Правда, у него принцип жесткий – половину отдай…

– Ничего себе, принцип! Бандитский какой-то. У своих отнять! – подняла на него удивленные глаза Диля, усаживаясь за кухонный стол, над которым уже вовсю хлопотала Зебе, расставляя пиалы для чая и пресные лепешки в плоской большой тарелке.

– Ну, свои-то свои, а принципы везде одни. Сам свое отнять не можешь – половину отдай тому, кто может. Или вообще без ничего останешься. Жизнь такая, точик. А что у тебя случилось? Давай рассказывай. Лицо у тебя такое… Что, тоже хозяева кинули? Не заплатили, да?

– Нет, почему? Заплатили. Конечно же, заплатили…

– А что тогда у тебя случилось?

– Может, я мальчика спать уложу, Дилфуза? – тихо тронула ее за плечо Зебе, показывая глазами на сомлевшего в тепле Алишера.

От звука своего имени Диля даже вздрогнула поначалу – совсем отвыкла, что она Дилфуза. Но тут же улыбнулась благодарно, закивала головой:

– Да, Зебе, пожалуйста! Сынок, иди спать. Не бойся.

– Я его в маленькой комнате положу, на полу. Там, где мы с Илхомом спим. И тебе там же постелю. А ты пей чай, не стесняйся! Лепешки вкусные, свежие еще. Я плов разогрела…

– Спасибо, Зебе! Я плов не хочу. Спасибо!

Зебе ушла, поддерживая за плечики Алишера и ласково приговаривая ему что-то на ухо. В дверях он вдруг обернулся, глянул на мать тревожно, и она улыбнулась ему ободряюще, дернув вверх подбородком – все будет хорошо, сынок!

– Ну, рассказывай теперь… Тебя с работы выгнали, да? – снова приступил к ней с расспросами Илхом. – Ты где работала вообще?

– Да. Можно сказать, что выгнали… Но это еще полбеды, Илхом. У меня через три дня срок пребывания кончается и срок регистрации – тоже. И я не знаю, как мне дальше жить…

Губы ее задрожали, и запрятанные прежними героическими усилиями слезы торопливо рванули на волю, и вот одна побежала уже по щеке, и застыла в уголке рта. Сопнув запоздало вмиг набухшим носом, она слизнула ее, почуяла на языке вместо обычной солености горькую горечь, будто слеза была подпорченной слегка, в организме от срока перегоревшей.

– Не плачь, точик… Что-нибудь придумаем… – с досадой протянул Илхом и тут же тихо взорвался добрым праведным возмущением: – Ай, женщина! Ну где у тебя голова была, скажи? Почему раньше не пришла? Я бы тебе все сделал – и регистрацию сделал, и разрешение на работу бы оформил. Не сам, конечно, но я знаю людей, которые на этих делах деньги зарабатывают!

– Мне хозяйка, у которой я работала, обещала все сделать! – сдавленно то ли проговорила, то ли прохлюпала Диля. – Вот я и надеялась…

– А зря, зря надеялась! Надо было сразу к своим пристать, пусть хоть на какую работу, но к своим! Здесь же полно наших, душанбинских! А ты пошла легким путем – и работа чтоб чистенькая была, и чтоб не кинули тебя. Так здесь не бывает, здесь для нас определенные места для заработков отведены. Понимать же надо…

– Да я понимаю, я все понимаю! Я и ехала сюда, чтоб за любую работу ухватиться! Но что делать, если так получилось? Что мне теперь делать, Илхом?

– А что теперь можно сделать, когда три дня осталось?

– Что, совсем ничего нельзя? – снова тихо всхлипнув, подняла на него несчастные глаза Диля.

– Нет, можно, конечно… Если хорошие деньги дать, то все сделать можно. Только денег много надо, очень много. Сама понимаешь – тому заплати, этому заплати…

– А у меня есть деньги! Я могу заплатить! Может, попробуем? А, Илхом?

– А сколько у тебя есть? Тут тысяч двадцать надо, не меньше. Сейчас кризис идет, чиновники в миграционной службе наглые стали, да и посредники свое рвут, словно псы голодные. Наши вон жалуются, что порой заплатишь им больше, чем заработаешь.

– Ну, двадцать так двадцать. Мне назад в Душанбе никак нельзя, Илхом.

– Ладно, точик. Будем думать. Ты пей лучше чай, слезами тут не поможешь. Погоди, я сейчас…

Он встал, вышел из кухни, но тут же и вернулся, держа в руках черную засаленную куртку, похожую скорее на рабочую униформу, начал старательно обыскивать карманы, приговаривая себе под нос:

– Где-то телефон его был записан на бумажке… Нет, я точно его записывал! Хотел сразу в мобильник внести и забыл…

На столе образовалась уже основательная кучка из различного рода бумажек, листочков, вырванных из записных книжек, ярких красных визиток. Шмыгнув носом, Диля почтительно притянула пальцем одну из них к себе, прочитала с придыханием в голосе:

– Директор некоммерческой организации «Фонд содействия сохранению и развитию культурных связей с Республикой Таджикистан»… Ничего себе, какие у тебя знакомые, Илхом!

Он ничего не ответил, лишь глянул сердито, продолжая рыться в карманах.

– А это чьи? – притянула Диля к себе еще несколько визиток, начала читать медленно:

– «Информационный межнациональный центр помощи мигрантам»… Международная ассоциация «Таджикистан и Россия», Общество Российско-Таджикской дружбы… Что это, Илхом? Ты всех этих людей знаешь, что ли?

– Знаю, конечно. Те еще болтуны. Чем громче называются, тем больше болтают попусту. А нормальной помощи от них не жди – все равно не дождешься. Я поначалу, когда сюда приехал, тоже думал, что они «дружбой» занимаются, даже сходил пару раз на их сборища…

– И что?

– Да ничего! Сфотографировали меня, потом жену, потом ребенка, даже на доску какую-то повесили. Ну, вроде как выставка у них такая. Называется «Лица миграции». Руку пожали, про дружбу поговорили, про это еще… как его, собака…

– Про толерантность?

– Точно! Про нее самую. И еще про всякое понимание между народами. Что труд, мол, все нации объединяет. Красиво так говорили – заслушаешься! А глаза – хитрые… Мне потом даже бумагу какую-то подписать дали, что, мол, я в их сборище участвовал и насчет дружбы между народами тоже речь держал. А я и не говорил ничего такого. Но все равно подписал. Жалко мне, что ли?