Мне надо кое в чем тебе признаться… - Аньес Мартен-Люган Страница 40

— Вот паршивка, она на меня дуется.

Все мы покатились со смеху. И это было хорошо. Походило на сбывшуюся мечту. Пока нас не было, Пенелопа и Титуан приготовили сюрприз — семейный полдник. Страшно представить, в каком состоянии кухня! Моя старшая, но все еще маленькая девочка сварила большой кофейник горячего шоколада, Титуан выложил на тарелку печенье и разноцветные шоколадные пастилки. Дети появились в гостиной с подносом, заставили меня сесть рядом с Ксавье и принялись нас угощать. Я едва не расплакалась. Сами они устроились на полу, поближе к нам. Мне хотелось, чтобы этот момент длился вечно, чтобы мы все четверо всегда были вот так довольны жизнью, даря друг другу душевное тепло, позабыв обо всем, что на нас свалилось, о нашей драме и обо всех испытаниях.

— Познакомишь меня с программой? — попросил Ксавье. — Догадываюсь, что мы недолго пробудем в узком кругу.

— Титуан согласился не приглашать детей на день рождения. Зато вечером придут мой отец, Кармен и Идрис. Ты не против?

После долгожданной встречи с ее суматохой Ксавье устал и прилег на диван. Я отправила детей в их комнату. Сама же взялась за приготовление ужина и каждые две минуты переходила из кухни в гостиную и обратно. Я не могла не следить, не наблюдать за ним, не убеждаться снова и снова в его присутствии, пусть и молчаливом. Странно, но я отвыкла от того, что мой муж здесь, у нас дома. За его долгое, в течение месяца, отсутствие и за все эти бесконечные недели в больнице у меня появились новые точки отсчета, мое жизненное пространство изменилось. Мне нужно было привыкать к тому, что он опять среди нас, с нами. Привыкать к тому, что рядом со мной находится почти что незнакомец. Я позабыла, как это — жить вдвоем. Обстановка была непривычная, я прислушивалась к малейшему шороху, оставалась настороже, была готова мгновенно откликнуться на зов мужа, выполнить любую просьбу, с помощью очередной уловки заставить детей замолчать. Ксавье не спал и блуждал взглядом где-то в туманной дали. Он был далеко-далеко, погрузился в размышления, а улыбка, появившаяся на его лице, когда он вошел в дом и когда рядом были дети, исчезла. Я растерялась и не знала, что нужно сделать, чтобы вернуть его к нам, ко мне.

Около семи вечера я на цыпочках подошла к мужу, опустилась на колени рядом с диваном и погладила Ксавье по голове. Он пристально посмотрел на меня.

— Все в порядке? — прошептала я.

Он кивнул.

— Я попросила их прийти не слишком поздно, чтобы ужин не затянулся. Пойду наверх, переоденусь, накрашусь, хочу тебе понравиться.

— Делай как знаешь.

Я предпочла бы услышать другое.

— Мы сможем спать в гостиной, я все подготовила, тебе не придется подниматься.

— Я вернулся домой не для того, чтобы спать на диване, — возразил он.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы смириться с сухостью его тона.

— Тебе ничего не нужно?

— Придвинь поближе костыли, и все будет о’кей.

Я подала ему костыли и пошла на второй этаж. Перед тем как заняться собой, я заглянула к детям и попросила их спуститься к отцу. Они только и ждали сигнала и тут же скатились по лестнице. На них можно положиться, все пройдет хорошо. Но можно ли положиться на Ксавье? Поведет ли он себя с детьми достаточно бережно? Я взяла одежду, которую тщательно выбрала до того, как ехать в больницу. Пусть он не проявил энтузиазма, я все равно поступлю как раньше: буду красивой ради него, как делала это всегда, когда мы отмечали какое-нибудь событие. Я долго стояла под душем, очень горячая вода помогла мне немного расслабиться, но не сумела рассеять нарастающую тревогу. Ксавье не рад возвращению, и мне не удавалось смириться с этим. В какие-то минуты он, несомненно, был доволен, что снова с нами, но эта радость быстро испарялась. Мне было плохо, печаль душила меня. Завернувшись в полотенце, я расчесала волосы и впервые заметила в гуще темно-каштановой копны несколько седых прядок. Я постарела, мимические морщины стали менее лукавыми, напоминая о том, что я реже смеялась и улыбалась, вот они и предпочли отражать тяжелый опыт последних недель, а не удовольствие от жизни. Я встретилась в зеркале с собственным взглядом, и он меня напугал: в нем читалось смятение, едва ли не беспомощность и тоска. Как такое возможно? Ксавье дома, а я невыносимо одинока.

Я запуталась в своих тревогах и непонятных чувствах. Мои мысли переключились на больницу и на Сашу, оставшегося там со своей женой. Был ли он таким же одиноким, как я? Считал ли, что жена превратилась в незнакомку? Если бы только я могла поговорить с ним, увидеть его. Вспоминает ли он меня? К горлу подкатила тошнота. Я с трудом помешала себе наброситься на собственное отражение в зеркале. Нужно срочно прекратить все эти блуждания, сконцентрироваться на главном, на Ксавье, на воодушевлении детей. Я была сама себе противна. Разве при таких обстоятельствах можно быть эгоисткой?! Я себя не узнавала.

Возьми себя в руки, Ава. Забудь. Позаботься о близких, о своей любви.

Если бы к нам в гости неожиданно заявился незнакомец, он бы нашел обычную семью, празднующую день рождения. Его бы позабавило возбуждение детей, особенно младшего, которому не терпелось развернуть подарки. Он бы оценил продуманное украшение стола, удивился золотым блесткам, догадался, что тут приложили руку дети или, быть может, лучшая подруга хозяйки, экспансивная, но очаровательная и любящая всех членов семьи. Он бы счел комичным оцепенение художника, который робеет от своего присутствия в этой компании в качестве полноправного члена узкого круга близких. У незнакомца бы потекли слюнки при виде вереницы блюд. Он бы охотно пригубил бокал с шампанским. Он бы ни за что не пропустил растроганное лицо дедушки, возвышающегося в центре своего племени, но при этом особенно внимательного к дочке, на которую то и дело поглядывает. Он бы обязательно отметил, как она пожирает мужа глазами, в которых то и дело вспыхивают звездочки эмоций. Он бы разглядел шрамы отца семейства, довольно серьезно искалеченного, но решил, что вроде ничего страшного, раз тот уже дома. Случайный гость пришел бы к выводу, что в этой красивой семье все счастливы, что все у них хорошо, и покинул дом, не попытавшись соскрести глянец с идиллической картинки. Но если бы он побыл подольше и взял на себя труд внимательнее понаблюдать, он бы увидел нечто совсем другое. Его бы в конце концов заинтересовало, почему у отца семейства часто — слишком часто — отсутствующий взгляд, и ему бы даже показалось, что этот человек ощущает себя не на своем месте. Он бы задался вопросом, почему тот почти ничего не ест и, главное, почему не всегда реагирует, когда к нему обращаются дети. Если бы он получше проследил за разговорами за столом, его бы удивило, что все они ни о чем. И тут до него бы дошло, что эти разговоры поддерживаются целиком и полностью тремя гостями и детьми. А потом он бы неминуемо подметил грусть мамы, которой явно не по себе. Он бы счел ее напряженной, с оголенными нервами, испуганной отстраненным поведением мужа. Он отдал бы себе отчет в том, что она изо всех — даже последних — сил старается, чтобы никто не догадался, как ей тяжело. И ему бы вряд ли удалось скрыть свое изумление по поводу столь раннего окончания ужина… Уже на пороге он бы обратил внимание на подбадривающее выражение лиц гостей, которые ласково похлопывали по спине папу и маму. Возможно, он бы не сразу ушел, остался в доме, чтобы разобраться, что же все-таки происходит. Его бы растрогали поцелуи, которыми дети осыпали папины щеки, и он мысленно последовал бы за мамой, поднимающейся по лестнице, чтобы их уложить. Он бы не упустил папин утомленный вздох и выражение гнева и боли на его лице, когда тот остался один. Точнее, когда он счел, что остался один, поскольку жена уступила любопытству и постояла на лестнице, чтобы оценить реакцию мужа. Случайный визитер бы проследил, как женщина снова, хоть и с большим трудом, натягивает маску «все не так уж плохо», возвращаясь из детских в гостиную. Он бы полюбовался тем, как она тщательно наводит порядок, мило отмахиваясь от сетований мужа на неспособность ей помочь. И он бы в последний раз позволил себе проявить активный интерес — проследил за тем, как они идут спать, как медленно совершают опасный подъем по лестнице, физически ощутил тяжесть груза на их плечах и пришел к выводу, что вопреки бесспорной любви этих двоих друг к другу сегодняшней ночью любви между ними не будет.