Привет из Майами - Лилия Сурина Страница 40

— Да не трогай девочку, пусть поспит еще, — слышу я голос Айрин, когда просыпаюсь. Я не шевелюсь, не успеваю просто, потому что слышу голос Даррена.

— Да, пусть отдохнет. Пусть еще поспит, а то последние дни нервные выдались, — в тихом голосе мужа сквозит ласка и забота, мое сердце делает невольный скачок. Не шевелюсь, боясь, что меня вычислят, что подслушиваю.

— Что-то случилось? Из-за этой свадьбы девочка так переживала? Так надо было…

— Тут все сразу. И… мы беременны! — даже шепот мужчины содержит столько восторга, что нежность теплым одеяльцем окутывает мое расстроенное сознание.

— Ох, сынок! Радость какая! Пойдем-ка, в другом месте поговорим, а то разбудим девочку…

Я остаюсь одна в комнате и уже не от кого скрывать, что не сплю. По моим щекам снова бегут крупные капли слез. Мы беременны!

— Господи, — молю я, — пожалуйста, сделай так, чтобы это был ребенок от моего любимого блондинчика! Я все сделаю, все исполню…

Спускаюсь в гостиную, когда успокаиваюсь. Даррен сразу кидается ко мне и сгребает в охапку под ехидное цоканье Оливии. Он соскучился, и я тоже.

Мы уже было засобирались домой, но Айрин просит остаться на обед. Мне не хочется обедать в этом доме, где на меня косо смотрят и цокают, но и обижать бедную вдову, которой и так досталось, тоже не хочется. Поэтому уговариваю мужа отобедать. Он едва стоит на ногах. Не спал ночь, носился по городу, организовывая похороны. Но меня послушал.

За столом царит скорбная тишина. Сначала. Потом Оливия манит наманикюренным пальчиком служанку и громко говорит ей:

— Ты… как там тебя? Вызови моего мастера по маникюру и стилиста. Чтобы в восемь часов вечера были как штык.

Все, сидевшие за столом, разом глядят на дочь покойного Гарольда. У нее отец умер, а она думает о красоте?!

— Что? Что вы уставились? — она, похоже, совсем не соображает, и я надеюсь, что это так крыша едет у нее от горя. Хотя, сомневаюсь.

— Оливия! — вдова так громко хлопает ладонью о стол, что я невольно подпрыгиваю. — Как ты можешь? Ты… ты… тварь ты бездушная!

— Да что такого? — снова возмущается стерва и рывком встает из-за стола, бросая салфетку в тарелку с недоеденным супом. — Ты же прекрасно знаешь, какие персоны припрутся завтра, чтобы проводить в последний путь драгоценного Гарольда. А у меня лак на ногтях не свежий и вообще…

— Вон! Пошла вон! — уже визжит срывающимся голосом Айрин, порываясь дотянуться до неблагодарной дочери и вырвать ее идеальные шелковые локоны. Даррен ловит женщину и пытается увести ее из столовой. Но тут и его мать вставляет свое едкое слово.

— Да что ты, в самом деле, Айрин? Девочка должна всегда держать в порядке и маникюр и прическу, а то некоторые совсем не заботятся о своей внешности… — ловлю я от свекрови камень в свой огород, видимо.

— Зато ты заботишься! Змеи, ничего святого для вас нет! Пошли вон из моего дома!

— Это больше мой дом, мамочка! Так что, если тебе что-то не по вкусу, то попрошу на выход!

На минуту оцепенение охватило всех присутствующих. У меня вообще не укладывается в голове, как можно выгнать мать из дому, тем более, когда такое горе постигло семью. Айрин, похоже, тоже никак не может поверить в злые и бессердечные слова, которые с таким равнодушием кидает ей родная дочь.

— Сучка… — цедит сквозь зубы мой любимый мужчина, выказывая своё презрение всего одним словом.

Я встаю из-за стола и подхожу к застывшей столбом женщине, обнимаю ее за худенькие поникшие плечи.

— Поехали домой, Даррен, — говорю мужу, — Айрин нужен покой.

Хоть бы он меня услышал, хоть бы перестал буравить свирепым взглядом недостойную его внимания особу. Трогаю его за руку, и он поворачивается ко мне. Едва уловимая улыбка скользит по его сжатым губам.

— Да, поехали.

— Только попробуй заявиться завтра на похороны моего мужа, — бросает в сторону дочери ожившая вдруг вдова. — Только попробуй! Я не позволю устроить цирк из панихиды.

Собрав немного вещей, мы забираем Айрин к себе. Она молчит всю недолгую дорогу, разглядывая заснеженные улицы за окном автомобиля. В голубых глазах пустота и отрешенность. Мне жаль ее до глубины души, хочется обнять, как маму.

Я плохо помню свою мать, вернее то существо, которое воняло перегаром, и было вечно пьяным. А так хотелось услышать от нее сказку или колыбельную. Помню хриплый голос, который издавал только грязные слова в мой адрес. Но я ее обнимала, когда та спала, я пела ей колыбельные песни, которые не доходили до затуманенного алкоголем сознания. Я любила свою пьяную грязную маму. А тут…

— Я породила змею на свет… — сокрушенно качает головой Айрин. И я обнимаю ее, встретив одобрительный шоколадный взгляд в зеркале заднего вида.

Уложив бедную женщину в гостевой спальне, я уговариваю прилечь и Даррена. Бессонная ночь и напряженный день свалили с ног моего красавчика, он засыпает, едва только голова касается подушки. Я лежу возле него и глажу натренированное, манящее меня тело, забравшись ладошкой под футболку. Мне нравился его плоский твердый живот, напряженные вены вдоль рук.

Склонилась и поцеловала теплую бархатистую кожу ниже пупка, под которой чувствовались налитые твердые мышцы. Его мужской аромат мигом вскружил мне голову. Желание запульсировало в особых точках, делая сердечный ритм ускоренным. Умом понимаю, что если и дальше стану ласкать расслабленное во сне тело мужа, то он проснется и мы займемся любовью. А мне так хочется, чтобы он отдохнул, и остановиться уже не хватает сил.

Но как только тянусь пальцами к резинке мужских трусов, собираясь пробраться под нее нежно, как слышу звонок в дверь. Вот черт, кого там принесло? С сожалением покидаю спальню, намереваясь чуть позже продолжить свои увлекательные исследования.