Эхо между нами - Кэти Макгэрри Страница 40

На лице Сойера отражается искреннее сочувствие. Это не жалость, а понимание. Он кивает мне, как бы говоря, что все в порядке. Что он понимает: есть некоторые обиды, которые не уходят. И он как будто знает, что каким-то образом в одиннадцать лет мы оба изменились навсегда.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

Я киваю, немного поспешно.

– Да. Я потеряла свою заколку при падении. Мне немного грустно из-за этого, но это заколка, так что неважно. – Нужно сменить тему разговора. – Как же ты стал таким храбрым?

Рот Сойера кривится в ухмылке.

– Я убил паука.

– Что?

– Я ужасно боялся пауков, а в комнате Люси был огромный паук. Один из тех больших волосатых пауков-волков. Клянусь богом, эта штука была размером с мою ладонь.

– И как же ты убил этого австралийского паука?

– Ботинком. Я до смерти перепугался, но все же сделал это. Решил, что если смогу это сделать, то, возможно, справлюсь и с самым большим своим страхом, и другие тогда не будут иметь значения.

– Что за страх?

Сойер опускает голову, как будто ему неловко, как будто он делится своими секретами, которыми никогда не делился. Он снова поднимает голову, и, когда смотрит мне в глаза, между нами возникает какая-то связь. Энергия, которая настолько осязаема, что кажется, будто я могу протянуть руку и коснуться ее.

– Я прыгнул, – сказал он.

– Ты прыгнул?

– С самого высокого трамплина. С тех пор я только и делаю, что прыгаю и плаваю.

Со стороны моста дует легкий прохладный ветерок. Странное и жуткое ощущение, тем более что ночь теплая. Неожиданно внутри мостика раздаются удары, и голова Сойера резко поворачивается в ту сторону.

– Ты это слышала?

Конечно, я слышала, и это самый прекрасный звук. Я вскакиваю на ноги, и Сойер присоединяется ко мне.

– Хватай свою камеру, – шепчу я.

Когда мы приближаемся, холодок покалывает основание моей шеи, и Сойер потирает руки, как будто тоже чувствует это. Я стою на краю моста, и мне кажется, что я попала в атмосферу электрической бури. Сойер заходит дальше меня, осматривает местность, но я знаю, что он видит – темноту.

– Сфотографируй мост внутри, – шепчу я. – Три снимка подряд. Но прежде, чем ты их сделаешь, попроси призраков остаться на фотографии.

Его лицо искажается.

– Сделать что?

– Это как день фотографии в школе. Все любят пробежаться пальцами по волосам, прежде чем сесть. Если мы хотим, чтобы призрак появился, мы должны дать ему время, чтобы он смог накопить достаточно энергии и оказаться на фотографии. Кроме того, как бы ты себя чувствовал, если бы появился какой-то незнакомец и начал фотографировать тебя без спроса? Если вдуматься, это довольно грубо.

– Я… хм… сейчас я вас сфотографирую, – кричит Сойер, и я съеживаюсь от того, насколько очевидно глупо он себя чувствует, – если вы не против.

Не самая красноречивая просьба, но вполне сойдет. Сойер поднимает камеру, делает несколько снимков подряд, меняет положение и делает это снова.

Я достаю диктофон и протягиваю руку в черноту мостика.

– Как я уже говорила, мы здесь не для того, чтобы причинить вам боль, а чтобы поговорить с вами. Вы попали в ловушку на этом мосту?

Зная правила игры, Сойер замирает совершенно неподвижно, и мы ждем несколько секунд, чтобы увидеть, ответит ли призрак.

– Если вы попали в ловушку, то что нам нужно знать, чтобы вы смогли освободиться?

И снова повисает молчание.

– Есть ли что-нибудь, что, по-вашему, я должна знать?

Я жду еще немного, а потом выключаю диктофон. Отойдя от мостика к костру, я свечу телефоном, чтобы найти запись и воспроизвести ее. Сойер тоже ушел с моста, но он стоит почти у того же края, с которого я свалилась, и от этого меня бросает в дрожь. Как будто у него нет чувства самосохранения.

Я включаю воспроизведение и слушаю свой первый вопрос – нет ответа. Затем слушаю второй – тоже ничего. Наконец, слушаю третий вопрос и вздрагиваю, как будто меня ударило током. Я снова включаю запись, слушаю, и мои руки дрожат от волнения.

Я: «Есть ли что-нибудь, что, по-вашему, я должна знать?»

«Ему очень больно», – шепчет чей-то голос.

Сойер

Вероника смеется, когда я пританцовываю на водительском сиденье. Уже поздно, и мы оба вымотаны. Я люблю танцевать. Это то, чего большинство парней избегают, но меня не волнует чужое мнение о том, как я двигаюсь под музыку.

Закончив хихикать, Вероника снова подпевает песне и тоже выполняет какие-то движения на пассажирском сиденье. Я бы с удовольствием с ней потанцевал. Держу пари, мы вдвоем взорвали бы танцпол.

Я сворачиваю на главную улицу, и песня заканчивается. Она расслабляется в своем кресле и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. После неожиданной речной ванны ее волосы высохли, но стали дикими и непослушными. Даже в темноте ночи она напоминает яркое солнце, и у нее, как ни у кого другого, всегда находится способ расслабить меня. Есть что-то успокаивающее в ее присутствии, и это то, чего я хочу больше всего.

– Завтра я собираюсь загрузить запись с диктофона и посмотреть, смогу ли замедлить ее. Иногда призраки общаются на другой частоте, не как люди. Может быть, это поможет нам услышать то, чего мы раньше не слышали.

Я думаю, что она будет очень разочарована, но готов помочь. Честно говоря, мне просто нравится быть рядом с ней.

– Ты все еще пытаешься убедить меня, что призраки разговаривают с тобой через диктофон?

– Я не убеждаю тебя, Сазерленд. Я доказываю. И ты же сам слышал призрака.

– Я слышал что-то. – Запись была тихой и бессмысленной. «Ему очень больно». Что это значит?

– Ты услышишь его лучше, когда я прогоню запись через компьютер. И что ты собираешься делать, когда я докажу тебе, что призраки реальны?

– Наверное, буду валяться в углу, а потом плакать перед сном каждую ночь.

Она смеется, и я улыбаюсь.

– Напиши мне, когда будет готова запись, и, если ты не против, я присоединюсь, – говорю я.

– О’кей. Ты должен взять с собой Люси. Мне нужна помощь, чтобы сделать больше индеек, и еще мне нужно делать украшения к Рождеству. Думаю, оно наступит в октябре.

Вероника делает это уже много лет – отмечает праздники в странные, неподходящие для этого дни. И дело не только в том, что она празднует их одна и это каким-то образом становится известным всем. Она сама делает все возможное. Наряжается, украшает свой шкафчик, украшает шкафчики своих друзей, даже раздает подарки учителям. Когда она была младше, то иногда раздавала приглашения людям, которые совершенно точно не придут. Вместо этого они издевались над ней, делая ее объектом насмешек на протяжении многих недель. Когда это утихало, она снова делала что-то безумное.