Горький мед - Даниэла Стил Страница 40

Следующий день Дуг и Глэдис провели на пляже вместе сдетьми, а когда жара спала, устроили в местном кафе что-то вроде званого ужинадля своих старых знакомых и соседей. Лишь поздно вечером, когда они наконецвернулись домой. Дуг увлек Глэдис в постель.

Но все теперь стало иным. Романтическое очарование близости,тепло, нежность, уют его объятий — казалось, все это Глэдис просто выдумала.То, что Дуг проделывал с ней, не заботясь даже о том, приятно ей это или нет,напоминало Глэдис какую-то гигиеническую процедуру, наподобие профилактическогоосмотра у стоматолога. Предупредить нежелательные последствия воздержания, датьорганизму необходимую разрядку, исполнить свой супружеский долг — все этомолча, как будто по обязанности. Когда же — после всего — Глэдис повернулась кнему пошептаться, Дуг уже негромко похрапывал. Она едва не разрыдалась. Такихнеудачных выходных у Глэдис уже давно не было.

А на следующее утро, когда дети ушли гулять, Дуг неожиданноспросил:

— Что с тобой, Глэдис? С тех пор, как я приехал, тыкак-то странно себя ведешь.

Глэдис ответила ему растерянным взглядом. Что говорить, каксказать все, что у нее на душе, она не знала.

— Со мной?.. Ничего. Ничего особенного.

Я тут размышляла кое о чем, но стоит ли это сейчасобсуждать?

Глэдис действительно считала, что ни к чему возвращаться кразговору о ее карьере. Не то чтобы она передумала — просто она считала себя невправе сбросить на мужа этакую бомбу прямо сейчас. Вечером ему предстояловозвращаться в Уэстпорт. Вот когда он приедет в отпуск, тогда они и поговорят.

— Может быть, тебя что-то беспокоит? — продолжалдопытываться Дуг. — Проблемы с Джесс?

Этой зимой Джессика действительно несколько раз нагрубиламатери, но теперь эти трудности переходного возраста были уже позади.

— Напротив, Джесс мне очень помогает. И она, и всеостальные. Нет, Дуг, дело не в детях, а во мне.

— Так выкладывай, в чем дело, — нетерпеливо бросилон, и Глэдис показалось, что сейчас он посмотрит на часы. — Ты же знаешь,я терпеть не могу всяких недоговоренностей. Что за тайны у тебя завелись?Надеюсь, это не интрижка с Диком Паркером?

Он, разумеется, шутил, и в другой раз Глэдис непременно быулыбнулась, но сейчас — нет. Дуг всегда был слишком уверен в ней: Глэдис неможет изменить. Глэдис никуда не денется. Он был прав. Но Глэдис впервыепожалела о том, что действительно не может этого сделать, каким быпривлекательным мужчиной ни казался ей Пол Уорд.

— Я думала о своей жизни.

— И что, черт возьми, это означает? — осведомилсяДуг. — Надеюсь, ты не собираешься взяться за старое — подняться на Эверестили добраться до Южного полюса на собачьей упряжке?

Глэдис не собиралась ни на полюс, ни на Эверест, но то, какон это сказал, снова ранило ее в самое сердце. Можно было подумать, что Дугпросто-напросто считает ее неспособной на поступок. «Твое место в детской,только там ты можешь чего-то достичь», — вот что означал его «шутливый»вопрос. И Глэдис решилась.

— Помнишь наш последний разговор в «Ма Пти Ами»? —начала она. — Тогда ты все очень доходчиво мне объяснил. Есть только одномаленькое «но»… Дело в том, дорогой, что мне никогда не хотелось быть простотвоей «спутницей жизни». Я думала, нас связывает нечто большее, чем чистоделовое соглашение.

Дуг уже понял, куда она клонит.

— Ради всего святого, Глэдис, нельзя же быть такоймнительной! Ведь ты прекрасно поняла, что я имел в виду. Я не говорил, что нелюблю тебя. Просто после семнадцати лет брака трудно ожидать, чтобы отношениямежду людьми оставались на уровне вздохов и поцелуев.

— При чем тут вздохи и поцелуи? — возразилаГлэдис. — Хотя я не понимаю, почему нельзя подарить любимой жене цветыдаже после семнадцати лет брака. Или для тебя это слишком обременительно?

— Вся эта твоя так называемая романтика хороша вюности, — упрямо повторил Дуглас. — Когда человеку двадцать лет, онеще может позволить себе расходовать время на всякие глупости. Но когдаработаешь как вол, чтобы семья ни в чем не нуждалась, когда каждый день мчишьсякак угорелый на шестичасовой поезд, чтобы успеть домой к ужину, и валишься сног от усталости, и не желаешь ни слышать, ни видеть никого, включаясобственную жену, — вот тогда всякая романтика проходит. Да и что этотакое, если разобраться? Блажь, дурь, пустое место!..

— Картина, которую ты только что нарисовал,действительно не очень романтична, — согласилась Глэдис, — но ведь яговорю не об усталости. Я говорю о чувствах! О том, что даже после семнадцатилет брака можно любить свою жену и делать так, чтобы она ощущала себя любимой.Я, например, не уверена, любишь ли ты меня.

— Ты знаешь, что люблю! И вообще, чего ты от меняхочешь? Чтобы я каждый день распевал серенады у тебя под балконом или охапкаминосил тебе цветы?

— Нет, было бы вполне достаточно, чтобы ты дарил мнецветы хотя бы раз в год. Интересно, ты помнишь, когда ты в последний раз принесмне цветы? Я — нет.

— Я помню. Это было в прошлом году, в годовщину нашейсвадьбы. Я купил тебе ровно семнадцать роз.

— Да, ты поставил их в вазу и сел смотреть телевизор.Ты даже не повел меня в ресторан, сказал, что лучше отложить это на будущийгод.

— Мы были в ресторане месяц назад. Теперь, когда явижу, к чему это привело, мне кажется, что водить тебя по ресторанам — не такаяуж замечательная идея.

— Ты думаешь, что я поднимаю шум на пустом месте? Речьидет о моей жизни! Я все стараюсь понять, ради чего я бросила работу, котораятак мне нравилась. Я знаю, что пожертвовала своей карьерой ради детей, но этогонедостаточно. Я должна быть уверена, что сделала это ради человека, которыйлюбит меня и понимает, от чего я отказалась, чтобы быть с ним. А ты? Тыспособен оценить мою жертву?