Любовница группенфюрера - Элли Мидвуд Страница 40

Я ничего не ответила, только нахмурилась сильнее. Он поднялся из-за стола, зажёг очередную сигарету, и начал мерить шагами кабинет. Я по-прежнему стояла рядом со столом, наблюдая за его раздражёнными жестами краем глаза. Вдруг он подошёл ко мне почти вплотную.

— Взгляните на меня. — Я послушно подняла на него глаза. — Вы думаете, мне всё это нравится? Думаете, мне эту какую-то радость приносит, эту дрянь изо дня в день подписывать?! Думаете, я хочу, чтобы вся эта гестаповская грязь через мои руки ежедневно проходила?! Думаете, я каждое утро просыпаюсь с мыслью «о, какое счастье! Целый день впереди, наполненный подписанием приказов об особом обращении! Как же не терпится попасть на работу, чтобы рейхсфюрер Гиммлер мог ещё несколько тысяч человек на тот свет моими руками отправить!» Вы так обо мне думаете?!

— Я думаю, что моё мнение в данном вопросе совершенно ничего не значит, герр группенфюрер. Я всего лишь обычный секретарь.

— Нет, фрау Фридманн, вы — что угодно, но не обычный секретарь! — Он уже чуть не кричал на меня. — Обычные секретари не расхаживают целый день, бросая укоризненные взгляды на своих начальников. Я прекрасно знаю, что вы обо мне думаете. Вы думаете, что я — убийца, и что мне нравится то, что я делаю.

— Может и не нравится, но по крайней мере вы с этим соглашаетесь, и не важно, как вы пытаетесь себя оправдать, герр группенфюрер, результат всё равно один.

— А если и не соглашаюсь, тогда что? Какой у меня выбор? Не подписывать приказы рейхсфюрера?

— Если бы вы не соглашались с политикой рейхсфюрера в отношении РСХА изначально, то тогда может вам не стоило принимать пост его шефа.

— А я и не принимал этот чёртов пост!!! — Крикнул он так громко, что я вздрогнула, и только потом начала осмысливать то, что он только что сказал. На минуту тишина воцарилась в комнате, и она была куда громче, чем его слова. Я моргнула несколько раз, пытаясь понять, что он такое говорил.

— Если вы не принимали этого поста, то как же так выходит, что мы сейчас об этом говорим?

Доктор Кальтенбруннер сделал ещё один шаг ко мне, и сказал совсем тихо, но всё ещё с гневом в голосе:

— Я отказался принимать эту должность три раза, фрау Фридманн. Я отказывался становиться вторым Гейдрихом. Если уж на то пошло, то я попросил рейхсфюрера послать меня на восточный фронт вместо этого назначения. Но вот только он отказал мне в моей просьбе и вместо этого немедленно вызвал меня в Берлин в порядке военного приказа. А вы знаете, что такое военный приказ: если вы отказываетесь ему следовать, то вас расстреливают за измену, а ваших ближайших родственников рассылают по лагерям. Так что можете идти и продолжать презирать вашего ужасного шефа, только не забудьте разослать все эти приказы тем, кому они адресованы. Вы можете быть свободны.

Мне вдруг стало безумно стыдно за то, как я себя вела с ним всё это время. Естественно, я и понятия не имела, что группенфюреру Кальтенбруннеру было приказано принять пост шефа РСХА, как и моему брату в своё время было приказано принять пост надзирателя в лагере вместо восточного фронта.

— Я прошу прощения, герр группенфюрер, — вымолвила я после затянувшейся паузы, опустив глаза. — Я не знала этого.

Он ничего не ответил, только опустился обратно на своё место и начал бесцельно копаться в бумагах. Всё ещё чувствуя свою вину, я спросила:

— Я могу что-то ещё для вас сделать?

Доктор Кальтенбруннер устало потёр лоб и наконец взглянул на меня.

— Вашу работу.

Я кивнула и подобрала подписанные приказы с его стола.

— Простите, герр группенфюрер.

— Не стоит извиняться, фрау Фридманн, вы ни в чём не виноваты. Вы можете идти.

Я снова кивнула и покинула его кабинет, чувствуя себя совершенно ужасно. Я совершила ошибку, напридумывав себе каких-то поспешных выводов, когда на самом деле и понятия не имела, что происходит. Но в то же время я была безумно рада, что доктор Кальтенбруннер оказался далеко не бездушным монстром, как я себя уже начала в том убеждать; он также как и я терпеть не мог всю эту полицейскую работу, и не заглядывал в приказы, потому что не хотел знать, что внутри, а не потому, что ему попросту не было дела.

А ещё неделю спустя доктор Кальтенбруннер велел мне передавать все приказы, что имели отношение к гестапо и направлялись на его подпись, напрямую Георгу, чтобы тот штамповал их его факсимиле. Похоже, что он и вовсе не хотел больше брать в руки эти приказы. Я его не винила; я точно так же едва могла заставить себя их читать. Только вот вскоре мне пришлось столкнуться с этими самыми приказами куда ближе, чем я того желала.

* * *

Группенфюрер Кальтенбруннер и его адъютант только уехали в Рейхканцелярию, как группенфюрер Мюллер появился на пороге в поисках шефа.

— Он уехал на совещание к рейхсфюреру, герр группенфюрер. — Я изобразила виноватую улыбку перед шефом гестапо. — Может, я смогу вам чем-то помочь?

— Вообще-то да, думаю, сможете. Этот приказ необходимо отослать сегодня же, а вы ведь не знаете, вернётся ли он или нет, так? А мне очень нужна его подпись. У вас же есть ключи от его кабинета?

— Да, есть.

— Прекрасно. Подите-ка, поставьте печать его факсимиле под приказом, и я сразу же отошлю это коменданту Маутхаузена.

Группенфюрер Мюллер протянул мне листок бумаги.

— Вы хотите, чтобы я…?

— Да, да, приказ недействителен без его подписи. Вы же знаете, где он хранит своё факсимиле?

— Да.

Я поднялась со стула, достала ключи от кабинета доктора Кальтенбруннера из кармана и пошла открыть дверь. Группенфюрер Мюллер в это время весьма удобно расположился на стуле Георга. Оставив его в приёмной, я подошла к столу доктора Кальтенбруннера и отперла верхний ящик ещё одним ключом, который он мне дал. А затем я зачем-то посмотрела на приказ, который так и держала в другой руке. Это был приказ об «особом обращении» советских комиссаров, военнопленных, которых рейхсфюреру не терпелось уничтожить, потому как они могли «распространить свою коммунистическую пропаганду» среди других заключённых. Восемьдесят семь человек. И Мюллеру требовалась подпись под этим приказом, подпись, которая определит их судьбу раз и навсегда. Самым страшным было то, что это я должна была её туда поставить, приговорив всех этих советских комиссаров к газовой камере.

Я выронила приказ из рук и притянула их к груди. Нет, этого я сделать не могла. Ну никак.

«Саму себя инкриминируешь, Аннализа. Придётся».

Нет, не стану я!

«Это же не твоя подпись, и даже не твоё факсимиле. Это ответственность доктора Кальтенбруннера. На приказе будет стоять его имя, а не твоё. Ты здесь совершенно не причём».

Да какая разница, чьё там будет стоять имя? Я же его туда поставлю. Без этой подписи эти люди не будут казнены.

«Ещё как будут, в любом случае будут, и ты это прекрасно знаешь. Ты просто следуешь приказу своего командира, ты сама лично никого не убиваешь».