Дочь писателя - Анри Труайя Страница 4

В последующие три недели Жан-Виктор Дезормье не давал о себе знать: может, он забыл о своем обещании? Но однажды в потоке почтовой корреспонденции на имя Армана Буазье пришла маленькая книжка с интригующим названием «Пощечина». На красной полосе поверх обложки огромными белыми буквами была выведена фамилия автора: «Дезормье»! Без имени. Имя — это удел дебютантов. Его называли просто по фамилии. Как знаменитость. Не рановато ли? Инстинктивным движением Арман хотел было отложить книжку в стопку «отверженных». Ведь книг приходило так много! Одной больше, одной меньше! Однако из любопытства он прочел посвящение, оно гласило: «Арману Буазье, который дал мне почти все, хоть и не признает этого». Любезно с его стороны. Может быть, даже слишком. Арман сказал себе, что на днях обязательно прочтет его книгу, как только появится свободное время. А пока четыре романа коллег по Французской академии лежали у него на столе, ожидая своей очереди. Пусть из элементарной вежливости, но он должен был ознакомиться с ними и направить письма авторам в знак признательности и уважения. Непостижимо, как люди, добившиеся столь высокого положения и столь занятые, могут писать в таком ритме! Вместо того чтобы подавлять, возраст и почести только окрыляют их. Да разве он сам не из числа этих неутомимых каторжников литературы? Он видел скромную шариковую ручку у ближнего своего, а толстого пера в собственных руках не замечал! Улыбаясь такой непоследовательности, Арман постукивал пальцами по обложке «Пощечины». Внезапно его охватило любопытство, и он решил передать роман Санди, дождаться ее решения и затем только, для очистки совести, ознакомиться с книгой лично. Он тотчас же отдал книгу Анжель, чтобы та доставила ее дочери.

Санди вернула роман менее чем через двое суток, но говорить о нем отказалась, объясняя это тем, что не хочет влиять на восприятие отца. Реакция дочери заинтриговала Армана. Обычно Санди была более категорична. К чему эти увертки? Что скрывалось в этой милой маленькой головке? Желая выяснить все до конца, он в тот же вечер принялся за чтение «Пощечины». Арман проглотил книгу за одну ночь и утро. Впечатление было неопределенным. Забавные выдумки и стилистические фокусы Жана-Виктора Дезормье развлекли его, и все же он не мог решить, хороша ли эта книга. Арман всегда стремился к корректности, даже в юмористике, и легкий, язвительный тон сочинения задевал его. Арман смутно угадывал в этой книге насмешку над собственной концепцией романа. Призыв уйти со сцены, дать место завоевателям. Как мог этот человек одновременно восхищаться серьезными и слегка натянутыми сочинениями в духе Буазье и пописывать столь броские и экстравагантные штучки? Чтобы внести ясность, Арман решил дождаться прихода дочери. Как только Санди вошла, он прямо спросил ее:

— Ну так что, Санди, да или нет? Нравится тебе этот роман?

Она смутилась:

— И нравится, и не нравится. Я нахожу в нем много блеска, но много и трюкачества, гримас, игры на публику… Автору хочется быть забавным, да только не выходит. Временами кажется, что это комиксы, только без картинок!

Едкая формулировка Санди понравилась Буазье, и он решил, что его дочь не лишена колкости.

— В общем, ты не уверена?

— Не уверена, но склоняюсь в положительную сторону.

— То есть?

— Я считаю, что Дезормье талантлив, но без всех этих трюков его талант был бы в десять раз больше!

— Ошибаешься, моя дорогая, — вздохнул Арман. — Публике, скорей всего, понравятся именно эти трюки, этот жаргон, эта пестрота стиля! А посвящение все же очаровательное.

— Да-да, очаровательное, — согласилась Санди, — но, на мой взгляд, слишком нарочитое. Я не доверяю льстецам.

Слушая свою дочь, Арман ощутил необъяснимый прилив бодрости. Он вновь обретал почву под ногами.

— Думаю, мне стоит поблагодарить его, — тихо сказал он.

Санди надула губы:

— Если ты ему напишешь, он захочет нанести визит вежливости, выразить свою признательность, спросить совета… И ты не отвертишься! А через пару недель локти будешь кусать! Ты вовсе не обязан перед ним расшаркиваться, оттого что он расшаркивался перед тобой!

— Ты права, — сказал он. — Останемся вдвоем! Нам больше никто не нужен.

И он тотчас же, без колебаний и угрызений совести, направился в библиотеку и убрал «Пощечину» на полку для второстепенных книг.

В следующий четверг состоялось очередное заседание комиссии Французской академии по премиям в области литературы. Как обычно, коллеги попросили Буазье назвать известную ему литературную новинку, достойную награды. На что он сказал небрежным тоном: «Пощечина». Этим жестом Арман, главным образом, хотел показать, что даже теперь, на пороге своего 86-летия и на вершине славы, он по-прежнему интересовался изменениями, происходящими в литературе. Арман полагал, что из всех собравшихся только он один удосужился ознакомиться с творчеством Дезормье. К его глубокому изумлению, Жан д'Ормессон ^[1] и Мишель Деон ^[2] выразили то же мнение. К ним присоединился и Жан Дютур ^[3]. Он сказал, что следует обратить особое внимание на этого «молодого автора», которого отличает «кошачья ловкость и острота хватки».