Принц на белом коне - Памела Робертс Страница 4

– Реймонд Ирвин из отдела игрушек, срочно пройдите в кабинет менеджера. Внимание, Ирвин из отдела игрушек...

Молодой, лет двадцати четырех парень с всклокоченными светлыми вьющимися волосами вздрогнул, выронил три коробки с конструкторами, которые по рассеянности пытался пристроить не на ту полку, и испуганно оглянулся. Послышалось или нет? Так и не поняв, махнул рукой, подобрал коробки и подошел к нужной полке, когда репродуктор кашлянул и скрипучий женский голос повторил вызов.

Значит, не послышалось. Рей вздохнул, нервно провел пальцами по волосам и, обреченно понурившись, направился на второй этаж. Он отлично знал, ну если и не знал, то предполагал с стопроцентной уверенностью, что именно услышит от мистера Робинсона. И, надо отдать ему должное, оказался совершенно прав.

– Заходи, Реймонд, – сурово сдвинув брови, буркнул пожилой менеджер «Кеймарта», указал на стул напротив и не предвещавшим ничего хорошего тоном добавил: – Садись там. – Пощелкав еще пару минут клавишами компьютера, он сдвинул очки на лоб и взглянул на парня. – Ну так что, Реймонд, догадываешься, зачем я тебя вызвал, верно?

– Да, мистер Робинсон, догадываюсь, конечно. Но я бы хотел сказать, что сегодня...

Робинсон вскинул руки, словно загораживаясь от молящего взгляда молодого человека.

– Нет-нет, Рей. Не надо, не оправдывайся. Я не желаю знать, по какой в высшей степени уважительной причине ты опоздал почти на полтора часа. В очередной раз. Не желаю. И позволь сказать тебе почему. Не потому, что я последняя сволочь. И не потому, что мне доставляет удовольствие разговаривать с тобой в таком тоне. Нет. Совсем нет. Ты – единственный сын Марты, и я готов мириться со многим во имя ее памяти, но пойми... – Он тяжело вздохнул, потер обеими руками лицо. – Пойми, Рей, это место ведь не такая уж синекура. Ну что такое мерчендайзер? Пшик... А для меня... Мне до пенсии осталось всего полтора года. Я не могу позволить себе потерять работу. Понимаешь?

– Да, конечно, мистер Робинсон, – поспешно согласился Реймонд. – Но...

– Нет, никаких «но». Если я буду продолжать смотреть на твои вечные опоздания сквозь пальцы, то меня уволят. Я не преувеличиваю, Рей. Уже поползли кое-какие неприятные слухи, а у меня семья... Я не вижу другого выхода. Не вижу, и все!

– Прошу вас, мистер Робинсон, – покраснев до корней волос, поспешно прервал его молодой человек. – Прошу вас, не продолжайте. Я отлично все понимаю и ценю ваше безграничное терпение. И прошу вас только об одном: не увольняйте меня! Позвольте мне самому написать заявление, а? Пожалуйста! Если все уж совсем так плохо, то я уйду немедленно, но только не увольняйте! Поймите, я ведь не смогу... не представляю, как тогда искать другую работу... и где...

– Фу... Ты даже не догадываешься, каким негодяем я себя ощущаю, сынок.

– Не надо, не говорите так, мистер Робинсон. Вы и так терпели меня слишком долго... Вы ведь не можете серьезно думать, что я способен просить вас поставить под удар свою пенсию, благополучие своих близких...

– Ладно, малыш. Вот тебе бумага, пиши. С понедельника, по собственному желанию или семейным обстоятельствам, как тебе угодно. Еще хоть несколько дней, а что-нибудь получишь. Ох как все сложилось-то... Хотя, конечно, этот супермаркет, как, впрочем, и любой другой, совсем не подходящее место для тебя. Жаль, что тебе так и не удалось поехать учиться. А бедняжка Марта так мечтала, чтобы ты стал настоящим художником...

– Да... мама мечтала... чтобы я поехал в Италию, во Францию... Но ведь талант не зависит от... Возможно, я и сам, без этого... смогу... – Реймонд покраснел еще больше и замолчал.

– Рад, сынок, что ты не теряешь оптимизма. Хоть я и ни черта в искусстве не смыслю, но просто по-человечески, не как знаток, скажу: твои картинки мне всегда нравились.

Робинсон снова вздохнул и смущенно глянул в сторону. Разговор давался ему с трудом. И не только потому, что его жена и дочь обязаны были Марте, тогда еще Леон, самой жизнью, но и потому, что этот парень нравился ему. Хотя, конечно, проблем с ним как со служащим хватало. Собственно говоря, рассеянность, забывчивость и постоянные опоздания молодого Рея и привели их к этому тяжелому, неприятному для обоих, но тем не менее неизбежному разговору.

Реймонд поднялся со стула, не зная, что сказать огорченному даже больше него старику.

Черт побери! – мелькнула у него быстрая мысль. Ну что же я за неудачник и размазня, что должен еще и утешать человека, который только что уволил меня?!

Впрочем, тот избавил его от этой необходимости, спросив:

– Кстати, как отец? Все по-прежнему дома торчит? – Он неодобрительно покрутил головой.

– Ну вы же знаете, мистер Робинсон, что он...

– Я-то знаю, малыш, я-то знаю. Жаль только, ты не все понимаешь. И позволяешь так собой...

Реймонд не дал ему закончить.

– Не надо, не продолжайте, – твердо заявил он. – Не стоит говорить того, о чем мы оба потом пожалеем.

– Да, конечно, извини. Нечего мне соваться не в свое дело. Ладно, будем считать, что поняли друг друга. Хочу только напоследок дать совет, малыш. Можно? – Он не дождался ответа и продолжил: – Будешь искать новое место, попробуй выбрать такое, чтобы оно не слишком шло вразрез с твоими привычками. Мне будет жаль, если со следующего тебя уволят со скандалом. Потому что я люблю тебя, сынок. И потому дам тебе рекомендацию, умолчав о том, почему нам пришлось расстаться. Идет? Ну же, малыш, не томи старика, отвечай. Или ты все же обиделся? Нет, я понимаю и не виню тебя, но...

– Да нет, мистер Робинсон... дядя Джон... не надо. Я же не такой дурак, чтобы не понимать, как мое поведение... как мои опоздания... ну и вообще... все остальное...

– Ну-ну, сынок, не проявляй избыточного благородства, а то и так тошно. Небось сегодня вообще не спал. Вон глазищи-то какие, огромные и красные. Ладно, поговорили, дело сделали, хоть тяжкое и противное, но хочу верить, что ты меня не проклянешь за это. Ты ведь парень умный. Я, Рей, не такой, как ты. У меня нет внутри ничего подобного...

– Дядя Джон, не надо, прошу вас, не пытайтесь оправдываться, я отлично понимаю, что если бы не был сыном лучшей подруги вашей жены, то и столько не продержался бы. Я же знаю, что вы терпели меня только во имя...