Солнце сквозь снег - Дениз Робинс Страница 4

— Спокойной ночи, моя милая, и оставайся такой, какая ты есть… не вырастай слишком быстро… — Затем она вышла из детской и направилась в свою спальню, которая была в другой части дома.

Детская располагалась в новом крыле, которое недавно пристроили к особняку, а Люсия с Гаем жили в старом, елизаветинских времен. Впрочем, весь особняк был переделан на современный лад, оснащен новейшими удобствами и центральным отоплением. Туалетная комната Люсии представляла собой чудо технического прогресса, с ванной зеленого малахита, полом с подогревом и тонированными зеркальными стенами.

Спальня Люсии состояла из двух смежных комнат — между ними была разрушена перегородка. Чердак, который располагался над ее комнатой, был снесен, поэтому потолок казался высоким, как купол. Люсия не выносила тесного пространства, ей не нравились также деревянные или оштукатуренные стены, поэтому у нее в комнате все было обито кремовым ситцем в мелкий цветочек. Высокое окно было задрапировано шелковыми занавесками теплового розоватого цвета, а изголовье гигантской кровати оформлено такого же цвета шелком.

Остальная мебель в комнате была времен королевы Анны, из темного полированного каштана. На туалетном столике в большой фарфоровой вазе всегда стояли свежие розы. Рядом громоздились флакончики духов, лосьоны и кремы.

Люсия оглядела спальню с чувством, близким к отчаянию. Кровать была уже застелена на ночь, поверх розового одеяла и белоснежного белья, вышитого ее и Гая инициалами, лежали жемчужно-серая шифоновая ночная рубашка и серый пеньюар. На тумбочке — телефон из слоновой кости, чаша с ячменным отваром и новый роман. Люсия любила почитать на ночь.

В комнате не было ни одной картины, только фотография детей, сделанная несколько лет назад, стояла в двойной кожаной рамке на комоде. А на столике красовался цветной фотопортрет Гая. На нем он был на десять лет моложе, чем сейчас. С тех пор Гай ни разу не фотографировался, да и тогда Люсия настояла на этом, чтобы у детей в комнате был его снимок. Она считала, что «так положено».

Люсия Нортон стояла в своей роскошной спальне, не замечая ни красивой обстановки, ни заманчивого комфорта широкой кровати. Ее загнанный, отчаянный взгляд не отрывался от фотографии, ярко освещенной лампой. Она все смотрела и не могла отвести глаз от этого человека. Она знала, что тот, кто запечатлен на фотопортрете, сейчас сидит внизу, курит сигару, положив ноги на низкий табурет, читает вечернюю газету, рядом с ним стоит чашка кофе с ликером. Гай никогда не скучал без ее общества, особенно если у него были газета, выпивка и сигара. Он даже не поинтересуется, где она, но скоро удивится, почему ее долго нет, захочет, чтобы она пришла, и не потому, что ему без нее скучно, — просто так положено: жена должна быть подле мужа. Если они о чем и разговаривали, то в основном по поводу денег. Гай был не особенно болтлив, а единственной темой, интересовавшей его, были деньги. Всегда находились какие-нибудь счета, которые вызывали его недовольство, или он ворчал по поводу налогов, или говорил, что на бирже сейчас дела идут неважно, или упрекал Люсию за расточительство (хотя ей всегда удавалось уложиться в сумму, которую он выделял на хозяйство, а одевалась она на деньги, оставленные отцом). Впрочем, о чем бы Гай ни заговаривал — все обращалось в жалобы, которые высказывались неизменно холодным, вежливым тоном, а если жена ничего не отвечала ему, он на нее обижался. Если Люсия начинала с ним ссориться, он обращался с ней, как с капризным ребенком, доводил до исступления, а потом шел вслед за ней в спальню. Да, вот что бесило ее больше всего. Он всегда шел за ней в спальню. Его комната была сразу за ванной. Гай спая отдельно. Они жили так уже несколько лет. Гай сильно храпел, и сразу после рождения Джейн Люсия выселила его в другую комнату под тем предлогом, что не может уснуть от его храпа. Однако это не мешало ему приходить к ней в спальню, когда ему этого хотелось. А делал он это весьма часто, независимо от того, в каких они на тот момент были отношениях. Именно это больше всего Люсия ненавидела в муже. Полное отсутствие у него чувства такта. Его интересовали только собственные плотские желания. Еда, бренди, сигары — и жена.

И вот в ее жизни появился Чарльз, и с его появлением все стало еще хуже, чем раньше.

Люсия подошла к туалетному столику и присела на пуфик перед низким трельяжем. В нем отразились три Люсии. Три прекрасных измученных лица. И все три были ей отвратительны. Она ненавидела себя.

Поставив локти на стеклянную крышку столика, женщина закрыла лицо ладонями.

— О господи! О господи!

Она уже забыла про мужа и думала только о Чарльзе, о том, как изменилась ее жизнь со времени их знакомства.

Не то, чтобы мысли о нем доставляли Люсии ничем не омраченное удовольствие. Она любила его так, как может любить женщина, обладающая страстной, эмоциональной натурой. Она уже давно поняла, что чувства, которые питала в свое время к Гаю Нортону, когда в девятнадцать лет выходила за него замуж, были не более чем мимолетным увлечением. Чарльза Грина она любила и телом и душой. Они были созданы друг для друга. Люсия поняла это с первого взгляда.

При других обстоятельствах эта любовь могла бы сделать ее счастливейшей женщиной на свете — она любила всем сердцем и была страстно любима в ответ. Однако тот факт, что она была женой Гая и матерью Барбары и Джейн, подрезал крылья ее счастью. Это все портило. Это превращало любовь в пытку. Это означало, что все ее сладкие грезы о Чарльзе неизменно разбивались об упреки совести, а их встречи были омрачены еще и постоянным страхом, что все раскроется.

Она знала, что ей придется либо уйти к Чарльзу, либо проститься с ним и остаться с Гаем навсегда. Она не могла больше продолжать эту тайную связь. Это было не в ее натуре. Другие женщины могли так поступать. Люсия знала таких немало — им было незнакомо чувство вины, они наслаждались радостями запретной любви и как ни в чем не бывало возвращались в родной дом, к мужу и детям.

Люсия была иной. Она ненавидела ложь и притворство, интриги и обман. Но больше всего на свете не любила огорчать людей. Ей невыносимо было причинять боль своим детям. Поэтому она должна либо вырвать Чарльза из своего сердца и забыть о нем, либо уехать с ним и пойти на развод. Если только… если только Гай согласится дать ей развод.

До сих пор, как ей казалось, муж не подозревал о Чарльзе Грине. А если он что-то и знал, то не подавал виду или намеренно закрывал на это глаза.

До сих пор она пыталась держать все в тайне, чтобы правда не выплыла наружу. Гай знает, что она с ним несчастна. Но то, что она способна ему изменить, — скорее всего, даже не приходит ему в голову. Для этого у него слишком много мужского тщеславия. Он не догадается приписать ее нынешнее нервозное состояние тому, что в ее жизни появился другой мужчина.

Муж часто упрекал ее в том, что она слишком неуравновешенна и капризна. Но Люсия всегда была верной женой Гаю. Что бы она ни испытывала — горькое разочарование, обиду, тоску, — старалась заботиться о нем как можно лучше, и детям была прекрасной матерью. Но сейчас она уже не могла так гордо и высоко держать голову, как прежде, и с горечью признавалась в этом себе. По закону она виновна перед мужем и дочерьми, и поэтому Гай имеет право первым подать на развод. Тогда ее могут лишить прав на детей.