Южная страсть - Джейн Портер Страница 4

— По-видимому, да, — сказал он и поторопился перейти к менее щекотливым предметам: — А вы, Луиза, изумительно выглядите, ни на день не стареете.

Графиня просияла. Ей тоже недоставало мужского общества.

— Спасибо, Алонсо, с твоей стороны очень любезно так говорить. Ты же останешься у нас поужинать?

В синих глазах Софи мелькнула паника.

— Луиза, он же, наверное, занят.

— Ну, не настолько, — возразил Лон. — Я с удовольствием останусь.

— Сейчас попрошу поставить еще один прибор. — Графиня повернула голову. — Софи, покажи Алонсо, где у нас виски. Насколько я помню, он любил выпить хорошую порцию перед ужином.

В библиотеке Софи смотрела, как Лон наливает себе виски.

— Похоже, у нее к тебе слабость.

— Праздничные дни. У нее ностальгия. — Он сделал глоток из высокого стакана. — Я думаю, ей тоскливо в Рождество.

Софи ничего не ответила. Она села на софу и скрестила ноги.

— Должно быть, тебе трудно тут одной с ней.

Голос Лона прозвучал спокойно, не отразив его чувств. А в нем поднимался гнев. Он раздражен. А он не любит терять голову.

Сослуживцы подшучивали над ним из-за того, что при необходимости у него появлялась почти сверхчеловеческая сила. В самом деле, он мог поднять вес вдвое больший, чем его собственный. С легкостью. Однажды в учебном лагере он поднял в толчке шестьсот килограммов; остальные только раскрыли рты. Он сказал, что это у него семейное, отец был шотландским шахтером. Но это не вполне соответствовало истине.

Его отчим был шотландцем, был и шахтером. Его биологический отец был аргентинским аристократом, который погиб, врезавшись в дерево на скорости двести миль в час. Пьяный, естественно.

Аргентинская кровь принесла ему неприятности.

Софи смущенно поерзала.

— Луиза очень хорошо ко мне относится.

Смешно слушать. Графиня всегда воспринимала Софи как гражданку второго сорта. А может быть, он чересчур сурово судит.

— Она отлично выглядит, — заметил он. — А как вообще у нее дела?

— У нее на удивление крепкое здоровье. А в эти дни, как всегда, все ее мысли вокруг бала.

— А, ну да. Ежегодное гала-торжество Уилкинсов. Я на прошлой неделе получил приглашение.

— Значит, ты придешь? — Ее голос дрогнул. Она не хочет, чтобы он приходил. Это интересно.

— А стоит?

— Нет. — Софи покраснела и быстро добавила: — Просто этот праздник не в твоем духе. Сотни людей. Еды не хватает. Ты, наверное, и не знаешь никого из тех, кто приедет.

— Ничего страшного, если я увижу тебя.

Софи приподнялась, затем снова села. И прижала ладони к софе.

— Ничего между нами не будет. И дело не в Клайве. Я не готова ни к чему новому.

— Я не новый.

Как это верно, подумала она, и сердце сжалось в ее груди. Он не новый. Почти пятнадцать лет он был частью ее жизни. Пятнадцать лет назад он не подходил ей. И десять лет назад не подошел. И даже сегодня ей нужен не он.

— Не порти, Лон. Не заставляй меня быть грубой.

— Тебя? Грубой? — Он засмеялся, но веселья в его смехе не было. — Ты не сможешь быть грубой, даже если постараешься. Для тебя дипломатия — искусство. Такт ты обратила в добродетель. Можешь не волноваться, Софи. Ты стала мученицей, как всегда хотела.

— Ты, Лон, действительно любишь быть недобрым?

Он видел, как заострились ее тонкие черты, поджались губы. Голос ее сделался тише, так что слова были едва слышны.

Да. Он намеренно недобр. Он хотел причинить ей боль. Где-то очень глубоко в нем таилось желание заставить ее страдать за то, что она выбрала Клайва, а не его. Он лишился сердца в тот день, когда провел ее по проходу в церкви и в буквальном смысле передал Клайву. Ему было мучительно замещать ее отца, который был слишком тяжело болен, чтобы участвовать в свадебной церемонии. Ему было мучительно и то, что она хотела ввести его в семью — в качестве отца или брата.

Он не хочет быть ее отцом. Он хочет быть ее любимым.

— Нет, — мрачно проговорил он. — Я не люблю быть недобрым. Я такой и есть.