Почти англичане - Шарлотта Мендельсон Страница 4

Они учатся в разных классах, но Марина хорошо его знает – благодаря своей наблюдательности. Возможно, Саймон даже имеет к ней интерес. Однажды он улыбнулся ей в капелле: неслыханное дело для старшеклассника, особенно такого обаятельного и одаренного. Да, формально они ни разу не разговаривали, но Марина так сверлит его глазами, что Саймон не может не знать о ее чувствах – они оглушительны. Она думает о нем каждые пять минут и строит планы на будущее, их пылкое интеллектуальное будущее. От мысли о разлуке ей физически больно, поэтому она все сильнее верит, что встреча, которая перевернет ее жизнь, – дело ближайшего времени. Ей помогут мысленные лучи. Когда ты очень хочешь кого-то увидеть, он обязательно явится.

А что, если нет? Ни одна из бесчисленных подростковых трагедий не причиняла ей столько страданий, как простой вид этих чувствительных рук, кожаного портфеля, очков в тонкой оправе. Без Саймона Флауэрса ее жизнь пойдет прахом. Марина больше не сможет никого полюбить – ведь первая любовь не повторяется. Она читала Тургенева. Она знает.

– Скорее, – шепчет Ильди, бабушкина сестра. – Где красивая пепельница для миссис Добош?

Миссис Добош поднимает голову – точь-в-точь балетная прима – и пристально глядит на Марину. Ей, как начальнице Рози, полагается самое удобное кресло. Это к ее приходу из-за батарей вычистили всю пыль – вдруг заглянет!

– Вот, – любезно улыбается Марина. – Я специально помыла.

– Маринака, дорогуша, – говорит миссис Добош. – Ты не рассказываешь про Кум-Эбби. Тебе там нравится, как я и думала. Ты рада. Я вижу, что ты хорошо кушаешь. Бюст растет.

– Я…

– Конечно, ты рада. Это прекрасная школа. Прекрасная возможность.

– Да, – отвечает Марина, – я очень рада. Спасибо, что посоветовали ее, миссис Добош.

Когда-то Лора вела в меру интеллектуальную жизнь. Ее заботили судьбы Европы, голодающие дети, сокращение лесных площадей. Теперь-то ясно, что все это было притворством, а сама она – только сумма потребностей, на которые реальность, увы, и не думает отвечать. Освободиться от доктора Саджена, стареющего любовника. Найти способ всюду носить с собой если не Марину в заплечной сумке, то хотя бы чистый запах ее детства в нюхательной капсуле. Разрубить узел вины, долга и финансовых трудностей, который с каждым днем затягивается все туже. Найти новое жилье для независимой взрослой женщины с дочерью.

Четыре месяца назад, до наступления учебного года, все это было терпимо. По сравнению с домишком ее отца в Кестонбридже или дорогущей квартирой-студией за пределами кольцевой автострады Вестминстер-корт казался большой удачей. Жить в доме бабушек, в окружении их культуры, любви и еды, было Марине на пользу, а то, что Лора им не кровная родня, никого не смущало. Потом Марина поступила в пансион, и все развлечения, которые Лора наобещала себе – дневные походы в кино, визиты к друзьям в Бате и Бристоле, – так и остались в мечтах. Она хотела лишь одного: чтобы дочь вернулась домой.

Связь с Алистером Садженом только все усложняет. Он вот-вот объявится на пороге с Мици, своей женой, которой Лора с недавних пор буквально одержима. Мици Саджен – живая легенда, воплощение энергичности и плодовитости. В то время как Лоре на пятом десятке похвастать особенно нечем – ни машины, ни дома, ни мужа, лишь одна дочь, – Мици превосходит ее во всем. Кроме четырех детей она произвела на свет сотни, если не тысячи, пастельных рисунков: танцующие цыганки, счастливые бродяги, грудные младенцы. Ее варенье настолько близко к совершенству, насколько это возможно без легендарных тарпских слив «немтудом» с берегов Тисы. Мици шьет занавески и брачные постельные покрывала. Она устраивает занятия аэробикой для пожилых пациентов Алистера.

Более того, она венгерка. В 1956 году, когда Лора – восьмилетняя дочка двух безнадежно английских почтовых служащих, называвших друг друга «мамочка» и «папочка» и мечтавших только о том, чтобы прожить незаметную жизнь, – когда Лора училась прыгать через резинку, смелая Мици, всего на три года старше, тайком пробралась на кожевенную баржу и отправилась навстречу будущему.

Гости и не думают уходить. Торт, эта симфония шоколада и сливок, еще не съеден, да и остального – «Собрания», кофе, марципановых фруктов и нерассказанных сплетен – осталось вдоволь. Сестры – те еще хохотуньи: Ильди в уголке шепчется с Жужи, а у той от смеха слезы бегут по румяным щекам. Еды на столе все больше. Фанни Пельцер, старейшая Розина подруга, принесла огромную, с годовалого ребенка, коробку конфет «Моцарткюгельн», украшенную его, Моцарта, глупым девичьим личиком.

– Прекрасно! – восклицают стайки мельтешащих кузенов. Лора улыбается и кивает, пока от притворства не сводит скулы. Ее пугают все эти люди – не в меру заботливые, обидчивые, любопытные; она им не ровня, а сегодня вечером – меньше всего.

Что, если с появлением Алистера, чья страсть (или, во всяком случае, мысль о ней) так ее возбуждает, Лора засияет сквозь одежду? Кто-нибудь непременно заметит; конечно, не Ильди – она для такого слишком нежна и невинна, но Жужи с ее поразительным нюхом на секс или Рози, чьи мысли непроницаемы, как у белого медведя… Тут и конец всему.

Ей нужно поразмыслить. Придется искать убежище в ванной. С гостями так себя не ведут, но пусть думают что хотят. Она робко пробирается на кухню под градом банальностей, прокладывая поцелуями дорогу, и, что бы ни говорили губы, в голове звучит только одно: пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста. Но о чем она просит? О любви, уединении, покое? Или, напротив, о чем-то, что изменит текущий порядок: к лучшему или к худшему – все равно?

Меньше недели осталось до отъезда Марины. Еще один вечер потрачен впустую. Лора едва видела дочь и тем более не говорила с ней, ни разу не обняла, не вдохнула запах ее волос, не простонала как сумасшедшая, прижимая ее к себе. Лечь бы сейчас лицом на холодный кафель и зарыдать, но нельзя; и Лора берет себя в руки, прочищает нос, умывает лицо, будто немного разочарованная домохозяйка, готовящая повидло на встрече Женского института ^[5]; кто-то, кем она так легко могла стать.

На носу висит водяная капля. Рядом с дочерью Лора – особь другого вида, лабрадор, родивший лосося. Если Алистер заговорит с Мариной, она ему хотя бы ответит? С ней всегда так: люди считают ее обычным нервным подростком, чью холодность легко растопить. Лора морщится, видя, как от дружелюбных насмешек дочь каменеет, словно маленький строгий ученый. Разве такая застенчивость и колючесть в одном человеке – это нормально? С тех пор как Марина поступила в Кум-Эбби, стало лишь хуже, а почему – она ни за что не признается. Покажи им себя такой, какая ты есть, желает ей Лора, наблюдая, как дочь односложно отвечает на все вопросы. Густые хмурые брови и толстая темная коса делают ее похожей на маленькую русскую поэтессу, решившую покончить с собой из-за любви.

«Солнышко, – думает ее мама, – однажды тебя заметят. Но не сейчас. Пожалуйста, не сейчас».