Оберег волхвов - Александра Девиль Страница 4

— Не тебе меня учить, голодранец!

— Голодранец? Нет, врешь; я был богатым купцом, да деньги свои потратил, чтобы выкупить друзей из плена. И раз уж я тебя помню, то и ты меня не забыл.

Рыночные зеваки уже со всех сторон обступили спорщиков. Противником Глеба был молодой мужчина высокого роста и крепкого телосложения, черноволосый, смуглый, с горящими черными глазами. Одет он был просто и, пожалуй, бедно, но от этого его облик не становился менее значительным и не проигрывал даже рядом с роскошно наряженным князем. Несколько мгновений противники меряли друг друга взглядами, а потом Глеб с неприязнью заявил:

— Припоминаю. Ты — известный своей дерзостью Дмитрий Клинец, торгаш и бродяга. К тому же сын половчанки.

— Да. Ну и что? Моя мать была крещеной половчанкой. Многие знатные люди женились на половецких красавицах. Случалось, что и великие князья. Вот и у Святополка женой была дочь Тугоркана. Может, ты и великого князя будешь этим упрекать?

— Не стану я с тобой препираться. Лучше уйди с дороги.

— А не уйду — что тогда? — насмешливо спросил Дмитрий, уперев руки в бока и заслоняя князю путь. — Может, я хочу, чтобы ты извинился перед этой достойной женщиной. — Он кивнул в сторону Евпраксии.

Тем временем княжие отроки, увидев, какой оборот принимает дело, передали вещи прислужнику, а сами стали по обе стороны от своего господина и положили руки на оружие.

— Уходи, не то хуже будет, — угрожающе произнес Глеб.

Дмитрий засмеялся, сверкнув белыми зубами на смуглом лице, и окинул собеседника пронизывающим, дерзким взглядом. Половецкая кровь сказалась в нем лишь смоляной окраской волос и бронзовым оттенком кожи, но не сделала его глаза раскосыми, а скулы — широкими. Правильные черты лица, разрез крупных глаз и легкую волнистость волос он унаследовал по отцовской линии, — а отец его был коренной русич.

Видя, что противник не отступает, и не желая выглядеть проигравшим в глазах толпы, Глеб кивнул своим спутникам и, сделав пару шагов назад, обнажил драгоценную саблю. Тотчас отроки подскочили к Дмитрию с двух сторон и схватили его за руки. Резко развернувшись и встряхнув плечами, он освободился от них и вытащил свой меч из ножен. Тут и отроки взялись за оружие.

— Так ты на поединок меня вызываешь или хочешь, чтоб я сразу с троими сразился? — насмешливо спросил Дмитрий.

— Я ведь уже сказал, что мне с тобой драться не по чину, — процедил сквозь зубы князь. — Но если хочешь — выставлю против тебя поединщика.

— Согласен сразу с двумя твоими отроками драться, да еще и с тобой в придачу, если ты попросишь прощения у этой женщины.

— Что ж, она знатная государыня, у нее не зазорно прощения попросить. — Глеб, усмехаясь, кивнул в сторону Евпраксии.

Любопытная толпа расступилась, освобождая место для драки. Дмитрий быстро приготовился к бою, легко отражая нападки не слишком умелых, но ретивых вояк, да при этом приговаривая с усмешкой:

— Неудобно мне с такими воробьями сражаться. Становись рядом с ними, князь! Интересно будет узнать, у тебя эта сабля для украшения или еще и для дела годится? Ишь, как самоцветы на ней сверкают!

Насмешки Дмитрия и дурашливые выкрики из толпы раздражали Глеба. Он кусал губы от досады, но не знал, как поступить. Наконец Дмитрию надоело играть с неопытными юнцами, и он выбил саблю у одного, потом у другого и поочередно шлепнул их по бокам плоской стороной меча. Пристыженные парни угрюмо поплелись прочь, а Дмитрий обратился к Глебу:

— Вояки твои хоть и неумелые, а все же храбрее тебя. Жаль, что у такого господина они воинскому делу и не научатся. Зато усвоят, что можно нападать втроем на одного.

— Если бы ты пришел сюда не один, а со своими людьми, так тоже бы их на помощь призвал, — возразил Глеб, все еще не решаясь ни спрятать оружие, ни пустить его в ход. — Я не виноват, что у такого голодранца, как ты, нет ни слуг, ни дружинников.

— Думаешь, я один здесь хожу? — усмехнулся Дмитрий. — Ошибаешься. Мои друзья все время недалеко стояли, да только не стали мне мешать. Ведь зазорно было бы нам втроем драться с такими воинами, как ты и твои слуги.

К Дмитрию неторопливо приблизились два его друга: белокурый здоровяк Шумило родом из Новгорода и смуглый худощавый Никифор — грек по происхождению.

— Это, должно быть, те самые дружки, которых ты у половцев из плена выкупил? — язвительным тоном спросил Глеб. — Дорого же они тебе обошлись.

— А дружба вообще дорогого стоит, — заявил Дмитрий. — Еще князь Владимир говаривал: «Серебром и златом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и злато».

— А вот ты, князь, все хочешь иметь, не расплачиваясь, — обратился к Глебу Шумило. — Слышал я, как ты придумывал закупам [9]всякие провинности, чтобы обращать их в рабство. Так бесплатно себе холопов и понабрал. Недаром же на Новгородском вече против тебя столько люду кричало.

— Не было такого! — вскинулся Глеб. — Да и кто тебе поверит? Ты ведь Шумило-гусляр, площадной скоморох.

— На гуслях играю, но не скоморох, — возразил Шумило, хмуря брови. — Я из плотницкой семьи, и тебе это известно. Разве не ты заказывал повозку моему отцу, когда живал в Новгороде?

— Да ты и не плотник вовсе, а так, перекати-поле, — с натянутой улыбкой заявил князь, перебегая глазами с Дмитрия на Шумилу и обратно. — Развлекай тут своих дружков, а мне с вами говорить — только честь свою ронять.

Князь повернулся и с важным видом, хотя довольно поспешно, двинулся прочь, рассекая толпу.

— Честь ронять! — усмехнулся ему вслед Шумило. — Нельзя уронить то, чего не имеешь.

Подскочил вездесущий Юрята и, кивнув в сторону Глеба, сказал:

— Наверное, пошел в дом к боярину Тимофею Раменскому. А уж там его Берислава утешит.

— Что за боярин Раменский? — спросил Дмитрий. — Не тот ли, который награду за Быкодера установил?

— Он самый, — подтвердил Юрята. — Его отчина сильно пострадала от Быкодера.

— А Глеб ему кем приходится?

— Он у боярина Тимофея вроде как будущий зять принят. Только непонятно, кто станет его невестой — дочка боярина Анна или его падчерица Берислава-Устинья.

— А этот боярин у князя Святополка в любимцах? — спросил Дмитрий.

— Говорят, не столько он, сколько его жена Завида.

Тут Никифор не без сарказма заметил:

— О, если бы этот боярин жил в Константинополе, так наверняка высоко бы поднялся по пресловутой лестнице, о которой неверные жены говорят: «С нашей помощью вы даже против своей воли взойдете на все семьдесят две ступени» [10].