Дикий цветок - Лейла Мичем Страница 4

Бело-серые тени служанок скользнули мимо Джессики в дверной проем. Юнис, стремительно подойдя, втащила дочь на веранду, а затем прикрыла за ней застекленные двери.

— Не разговаривайте со мной таким тоном, юная леди, особенно в присутствии слуг. После того, что ты натворила вчера в порту, ты находишься не в том положении, чтобы позволять себе такое.

— Я всего лишь ударила его веером по плечу.

— Ты защищала негра!

— Он оскорбил носильщика, который был нагружен вещами. Я бы ударила того негодяя даже в том случае, если бы носильщик был белее снега.

Искаженное злостью лицо Юнис стало похоже на мокрый кекс.

— Не знаю, дитя мое, как нам с тобой поступить. Мы так радовались твоему возвращению домой. Ты понятия не имеешь, как брату хотелось поскорее тебя увидеть. Он настоял на том, чтобы поехать вместе со мною встречать тебя, а ты поставила его в ужаснейшее положение. Ты просто неисправима.

— Именно Майклу следовало влепить тому хаму затрещину.

Веер матери замелькал у нее перед лицом быстрее.

— Я так и знала! Не надо было посылать тебя учиться в Бостон. Там полным-полно аболиционистов[4]. Настоящий рассадник этой заразы.

— Скорее уж, мама, питомник, где воспитывают поборников свободы.

— Ох, Джесси!

Опустошенная, как всегда после споров с дочерью, Юнис тяжело опустилась в одно из плетеных кресел, не переставая обмахиваться веером. Ссоры с дочерью разбивали ей сердце. Женщина тяжело вздохнула.

— Что они с тобой сделали в этой школе?

— Они лишь укрепили во мне то, во что я уже и так верила. Все люди рождены равными, и ни у кого нет права порабощать ближнего.

— Т-с-с-с! — зло прошептала Юнис, бросая взгляд на застекленные двери в поисках любопытных ушей. — Послушай-ка меня, моя своевольная доченька! Ты понятия не имеешь, что здесь происходило со времени твоего отъезда. В противном случае ты бы осознавала, насколько подобного рода разговоры опасны — в первую очередь для той же Типпи.

— А что у нас случилось?

— Я говорю не о нашей плантации, а о других. У соседей случилось несколько бунтов среди рабов. Все они потерпели неудачу, но твой отец тем не менее тревожится. Это совсем близко от нас. Плантаторы нынче скоры на расправу. Провинившихся рабов наказывают, причем безжалостно, должна тебе заметить. — Мать сверлила дочь глазами. — А еще теперь они не склонны мириться с теми, кто хотя бы в чем-то не согласен с существующим на Юге порядком вещей.

— Порядком… Рабство не имеет к порядку никакого отношения. Если уж откровенно, то порядок воплощает собой как раз аболиционизм.

Юнис перестала обмахиваться веером. Все равно воздух в легкие не прибывал. Женщина начинала задыхаться.

— Это как раз то, чего говорить никак нельзя, Джесси. Отец готов потакать любому твоему капризу, но подобного рода взглядов у себя в доме он не потерпит. То же относится и к твоей странной дружбе с негритянкой, — сокрушенно качая головой, сказала мать. — Я не должна была позволять тебе и Типпи дружить, когда вы были маленькими. Но тебе не с кем было играть. У меня просто не оставалось иного выбора. Мне не следовало уступать просьбам сестры и отсылать тебя учиться в Бостон. И уж точно мне ни за что не следовало позволять Типпи ехать с тобой. — Женщина укоризненно подняла одну бровь и усталым жестом прижала руку ко лбу. — Я напрасно надеялась на то, что ты понимаешь: по возвращении тебе следует перестать с ней дружить. Ты должна отпустить Типпи от себя: у нее свое место в жизни, а у тебя свое.

— Мама…

Джессика опустилась на колени подле сидящей матери. Пышные юбки ее платья напомнили Юнис о рыжеволосой кареглазой кукле, которую в детстве так любила ее дочь. Но на этом схожесть Джессики с куколкой заканчивалась. Юнис не понимала своей дочери. У нее были правильные черты лица, ровные зубы, огненные волосы, большие, выразительные глаза красивого карего оттенка… Но все это отнюдь не придавало лицу Джессики скромности и беззаботности, подобающих хорошо воспитанной девушке. Ее отец хотел бы видеть Джессику красивой, но непритязательной в своих интересах, такой, какими были дочери их друзей. Пусть увлекается нарядами, балами и флиртом с молодыми людьми. Пусть довольствуется положением избалованной дочери — единственной дочери одного из богатейших людей Юга. Но с самого рождения Джессика уклонялась от навязанной ей роли. Возможно, все потому, что девочка чувствовала: любовь отца компенсирует его разочарование ее поведением. Джессика слишком много думала, задавала не те вопросы, спорила и бунтовала. Такое поведение казалось Карсону отчасти даже милым в настолько симпатичной девчушке, как его дочь, вот только… если бы Джессика не была такой прямолинейной. Иногда Юнис подумывала о том, что было бы гораздо лучше, родись Джессика мальчиком.

— Я, конечно, понимаю, чего ты от меня хочешь, но не могу с этим смириться, — сказала девушка. — Я никогда не стану рисковать безопасностью Типпи, но и не смогу относиться к ней так, словно она хуже меня. Типпи умна и находчива. Мне до нее далеко. Она добрее и мудрее меня. У Типпи есть все те качества, которые я хотела бы видеть у идеальной подруги. Я не хочу причинять тебе и папе беспокойство, но я намерена относиться к Типпи так, как она того заслуживает. Я не могу повелевать ею как рабыней.

Юнис прижала ладони к щекам.

— Боже правый! Если бы твой отец мог тебя сейчас услышать…

— Уверена, он бы во мне разочаровался.

— Гораздо хуже. В характере твоего отца есть то, о чем ты даже представления не имеешь. Я не смогу предотвратить ужасных последствий, если ты не перестанешь носиться повсюду со своей привязанностью к Типпи. Боже правый! Подумай же и о ее интересах!

Джессика осторожно отвела руки матери от ее щек.

— Не волнуйся, мама. Я обещаю не создавать семье проблем, распространяясь о своих взглядах на рабство в этом доме. Юг — это Юг, и один голос ничего здесь не изменит, но, прошу тебя, пусть Типпи будет моей горничной. Ты знаешь, что она может дышать только одним легким. В кухонной жаре ей будет находиться очень трудно.

— Я обещаю, дитя мое, если ты в ответ сдержишь свое обещание. В противном случае отец пошлет ее работать в поле и переселит к другим рабыням. Он, конечно, любит тебя, но, поверь мне, он поступит именно так. — Высвободив руки, Юнис убрала рыжие пряди дочери, упавшие ей на лицо, и мягким голосом произнесла: — Мы все по тебе скучали, пока ты училась в Бостоне. Именно поэтому мы настояли на том, чтобы ты вернулась к нам до окончания семестра, но… но с тех пор, как ты дома, мое сердце не на месте. Во время званого обеда и бала ты услышишь разговоры о движении аболиционистов. Пообещай мне, что будешь держать язык за зубами, если с тобой заговорят касательно освобождения рабов.

Высунув язык, Джессика сжала его двумя пальцами.

— Я абе-сс-а-у.

— Глупышка, — произнесла женщина.