Спасай и женись - Саша Майская Страница 4

И ведь все это время он простоял рядом с Серегой, невозмутимо, как пень в лесу, взирая на то, как Лиза висит только что не на шее у смущенного и лилового от натуги Эдика, хохочет и поводит обнаженными плечами. Она чуть косоглазие не заработала, целуя Эдика в мягкую щечку и украдкой отслеживая реакцию Волкова. Напрасно! Нет там никакой реакции.

Может, ему в его спецназе отстрелили какую-нибудь важную часть организма? Надо бы навести справки…

Он очень хорош. Настолько, что больно смотреть. Огромный, могучий — и в то же самое время гибкий и грациозный, как дикий зверь. Широкие плечи, узкие бедра, загорелое непроницаемое лицо, короткие, чуть вьющиеся волосы… От всех присутствующих мужчин Волков отличался, как тигр от персидских котов. Всех собравшихся отличало сочетание холености и изнеженности — гладко выбритые бледные лица, белоснежные воротнички и безвольные руки в перстнях. Запах дорогого одеколона и больших денег… Ни малейшего намека на феромоны и сексуальную привлекательность. Все стерильно, чистенько, гламурненько.

Серега, по крайней мере, выглядел живым, хотя должность вице-президента «Мегабанка» физическому развитию не способствует. Собственно, на этой почве они с Волковым и сдружились, еще когда Лиза была в Англии. Волков, на правах начальника службы безопасности и личного телохранителя семьи, жил «на территории», и однажды — как гласит семейная легенда в пересказе бабы Шуры — «Сережка в окно выглянул и увидал, как Жорик на турнике выкаблучивается». Увиденное потрясло Сергея настолько, что Волков стал его персональным инструктором, и вскоре Сергей разительно переменился, став стройнее и мускулистее раз в десять против прошлого…

Собственно, и Катерина в него влюбилась именно тогда, когда он скинул пятнадцать кило и научился без одышки взбегать на свой седьмой этаж. Так что Волков по праву занимал место главного дружки жениха.

И костюм в стиле «гангстерского Чикаго» ему, негодяю, идет, спасу нет!

Жора страдал молча, как, собственно, и привык страдать весь последний год. Лиза Волынская, его подопечная, стояла так близко, что он чувствовал тепло ее кожи, видел, как бьется на шее тонюсенькая голубая жилка… Лиза была рядом, такая хрупкая и нежная, такая желанная — и такая недоступная, что у него скулы сводило от отчаяния.

Он еще тогда в аэропорту понял, что наступили черные дни. Приглядывать за Лизой — значит быть с ней всегда и везде, точно зная, что по-настоящему не будешь с нею никогда. Золотистая звездочка из другой галактики, наследная принцесса, диковинная птичка тропических лесов, случайно впорхнувшая в суровую Жорину жизнь.

Он сопровождал ее повсюду, незримой — или очень даже зримой — стеной ограждая ее от всего того безобразия, которое зовется «светской жизнью». Ночами терпеливо высиживал в модных клубах, не сводя с Лизы глаз и одновременно контролируя пространство вокруг нее. Привозил домой на рассвете, сладко сопящую у него на плече, теплую, розовую, нежную. Сдавал на руки старой ведьме бабе Шуре, после чего долго сидел на кухне, приходя в себя, успокаиваясь, гася тоскливое и постоянное возбуждение. Уложив «ласточку и гулену», бабка возвращалась на кухню, без слов наливала ему рюмку своей особой травяной настойки и усаживалась напротив, бухтя себе под нос.

Жора молчал, медленно цедил убойную настоечку, отходил…

Самое смешное, он до сих пор помнил то, как нес маленькую Лизу на руках сквозь огонь и дым горящего дома, где ее держали в заложницах. Ни подробностей операции, ни ее начала не помнил — а вот ощущение помнил. Как будто птичку несешь в руках, крошечную золотистую колибри, и страшно шевельнуть пальцем, потому что можно сломать ненароком хрупкие крылья… И золотистые волосики, щекотавшие его небритую щеку. И нежную детскую ручку, вцепившуюся в его жесткий пятнистый комбез.

Наверное, именно тогда, восемь лет назад, он и отдал этой золотой птичке свое сердце, отдал все без остатка, а потом просто ждал новой встречи, думая, что живет, а на самом деле…

Сейчас, во время фуршета, когда по всему периметру громадного парка расставлены его ребята, а в комнате видеонаблюдения сидит верный и бессменный дружок Заяц, профессионал, умница, можно немного расслабиться. Можно просто смотреть на Лизу и радоваться тому, что она рядом, а не в темном, оглушительно гремящем клубе, не в машине с богатыми придурками, не на даче у своих дружков-лоботрясов. Она хорошая девочка, это сразу видно. Капризная, взбалмошная, взрывная — но грязи в ней нет. А в ее окружении — полно. Жора это чувствовал кожей. Впрочем, к Эдику это не относится.

Эдик, проходивший в оперативных отчетах Жориных парней под кличкой Шнурок, был, в общем-то, неплохим парнем. Жертва обстоятельств, так сказать. Мама — в Америке, папа — бизнесмен. Восемь нянек, два образования, полная неприспособленность к жизни и вялый характер. По роду службы Жоре полагаюсь знать о «клиентах» почти все, потому он и знал, что Эдик на самом деле терпеть не может свою юридическую контору, подаренную ему папой на совершеннолетие, до одури боится ездить на машине со скоростью больше сорока километров в час, страдает аллергией на спиртное во всех видах, патологически стеснителен и больше всего на свете любит читать книги про кругосветные путешествия.

В отношениях с женским полом Эдик проявлял себя классическим «кроликом перед удавом», цепенея от малейшего напора и невыразимо страдая от смущения. Это делало его фактически стопроцентно безопасным для Лизы Волынской — в смысле сексуальных посягательств, — но Жора Волков был мужчина взрослый, умный и опытный, а потому прекрасно понимал: чужая душа не просто потемки, это целый темный подвал, в котором кроме безобидных тараканов могут гнездиться и разные демоны, так что, вполне возможно. Лизины смелые эскапады и заигрывания однажды выпустят этих демонов на волю, и тогда тихоня Эдик превратится в маньяка.

Или не превратится. Но проверять это на практике ни к чему. Именно потому Жора и находится рядом с Лизой двадцать четыре часа в сутки.

Только вот все труднее разыгрывать роль невозмутимого и непробиваемого охранника, потому что организм, подлец, все острее реагирует на Лизу самым недвусмысленным образом. И пусть ее дружки-подружки хоть уписаются от веселья, наблюдая, как Жора Волков в неизменном костюме и с проводочком в ухе торчит посреди раскаленного пляжа — некоторые виды одежды в присутствии Лизы Жоре категорически противопоказаны…

— ВОЛКОВ!!!

Жора очнулся и посмотрел на Лизу. Она даже ножкой топнула, отчего золотой шнурок, исполнявший роль бретельки платья, сполз с нежного плеча. Жора отечески поправил разгулявшуюся деталь туалета, стараясь не придавать значения тому факту, что по всему телу от этого простого жеста пошли гулять волны нешуточного возбуждения.

— Ты чего кричишь?

— Ты лучше спроси СКОЛЬКО я уже кричу! Волков, нельзя же вечно изображать зеленый дуб у Лукоморья, мы на фуршете все-таки. Видишь, все танцуют?

— Вижу. Танцуют.

— А ты как стоишь?

— Ну… Стою себе.

— Ты с каким лицом стоишь? Эдик боится меня пригласить — вот с каким ты лицом стоишь.